Мы часто лжем себе,
Боясь себе поверить.
Нам хочется летать.
Манят нас небеса.
Но нас страшит полет,
К земле нас тянут страхи,
И мы сидим в пыли,
Забыв про облака.
ГЛАВА 1
— Да вот же он! — орал ворон, слетая с комода на стол. — Что вы
вошкаетесь, как умертвия новообращенные! Ловите!
— Где?! — отозвался молоденький боровичок, вылезая из-под
стола.
— За комодом! — сообщила я, перехватывая ведро поудобнее и
направляясь к месту дислокации мелкой нечисти.
Злыдень злобно оскалился и стрелой метнулся мне под ноги.
— И кто же это на ночь глядя пол метет?— слышались стенания ворона.
— Да еще и от порога! Хмель, я тебе всю жизнь вдалбливаю, только к,
а не от порога! К порогу и за него! Если эта тварь здесь
укоренится, я тебя со свету сживу!
— Не сживет, — успокоила я, метнувшись за тварью. Но промазала и с
гулом и грохотом приземлилась на пол. — Он такой же работник, как и
мы.
— Я соучредитель! — не успокаивалась птица.
Хмель прекратил изображать новобрачную, прячась за кружевной
скатертью, как за вуалью, и на четвереньках, рыча и ругаясь,
погнался за явно потешающейся над нами нечистью. Тварь ловко
увернулась от моей ноги и, изобразив премерзкую рожицу, показала
мне синий язык. Точно потешается.
Злыдни вообще-то существа невидимые, но мастер Болот человек
серьезный и еще с лета амулет от нечисти над дверью повесил. Так
что, как только зловредина шмыгнула в дом, всем нам стало очень
невесело. А потом уже весело, хлопотно и утомительно. Известно, что
вывести укоренившихся злыдней из дому сложнее, чем не допустить их
проникновения.
Это как с тараканами, один на виду, парочка сотен в щелях.
Только злыдни еще и к обнищанию приводят. Так что беспокойство
нашего второго владельца мастера Каратая я разделяла, он хоть и
переродок, но за дело от всей души радеет. Злыдень повернулся к нам
тыльной стороной своего округлого тельца и красноречиво похлопал по
этому самому тылу когтистой ладошкой, выражая свое к нам
отношение.
— Он еще и дразнится! — разозлилась я, вскакивая на ноги. В гневе я
страшна, сама себя боюсь. — У, я тебя!
— Так над вами, убогими, грех не потешаться. Вы же как куры без
голов носитесь. Шуму много, толку мало.
Мастер Каратай, он такой: злой, вредный, а еще едкий, противный и
очень прижимистый.
— А вы с воздуха поддержку убогим оказать не желаете? — у меня тоже
характер тяжелый. — А то болтать, это, знаете ли, не мешки
ворочать!
— Я координирую наступление, — снизошел до ответа ворон.
— А амулет не должен был его того?— поинтересовался боровичок,
раскорячившись загоняя злыдня ближе ко мне.
— Должен, — задумчиво сообщил ворон.
— Может, он бракованный? — предположила я.
— Кто? Амулет или злыдень? — в свою очередь уточнил ворон.
— Оба, — сжалилась я, с третьей попытки прихлопнув зловредность
ведром. — Все!
Я устало шлепнулась на ведро. Хмель, отдуваясь и кряхтя, повалился
на тот самый пол, который так неудачно подмел. Злыдень зарычал, зло
стукнул в дно ведерка, да с такой силой, что меня даже
подбросило.
— Сильный, — подытожил Хмель. — Давай я ведро лучше камнем привалю,
а то твои кости он живо скинет.
— Мда, Хмель, — прокряхтела птица. — С такими манерами ходить тебе
в бобылях до смерти.
— А что? — не понял боровичок.
— Ты ей еще про веснушки напомни, — расхохоталась птица. — И про
волосы не забудь.
— Угу. Не забудет. Вы напомните, — отозвалась я с ездящего по полу
ведра.
Боровичок сник и поплелся в кладовую за клеткой. Я укоризненно
уставилась на ворона.
— Ну вот зачем вы над ним потешаетесь? — прошипела я.
— Данка, лучший способ бороться с проблемой — это смеяться над ней,
— отозвался ворон.
— Робость Хмеля не проблема.
— То есть то, что он, как дурак, что думает, то и говорит, это
нормально? — съехидничал ворон.
