Бдзень! Бряк! Шмяк! Ёлочные шары по одному выпрыгивали из
прорехи в картонной коробке и разлетались по кухне пёстрыми
стеклянными осколками. Ляп! Пропел мне на прощание самый любимый,
лиловый шар с золотыми полосами. Он был со мной с самого моего
рождения, каждый год болтался на старой ёлке из серебристого
«дождика», рядом с ватным Дедом Морозом. И ёлка, и дед давно
перекочевали на помойку, утратив не то что нарядный, а хоть какой—
то вид. А шарик держался, и вот… Пропел и помчался вниз, а я стояла
и глядела ему вслед, замерев на табурете с коробкой в руках. И
какой черт понёс меня на эту табуретку? На эти антресоли? У меня
даже ёлки не было, куда бы эту красоту всю повесить.
— Вуф! — заявил из коридора Разбой, бодро виляя мне хвостом.
— Ой, только не начинай! — беззлобно огрызнулась я.
А потом, вздыхая, причитая и чертыхаясь, начала спуск с
табуретки. И тут нужно было проявить немалую ловкость, чтобы
ненароком не стать йогом, наступив на россыпь острых стекляшек.
Когда я со зверским видом сметала осколки со всех укромных уголков
кухни, на столе принялся жужжать телефон. И вот чувство у меня было
такое, как у Винни Пуха про пчёлок. «Это «ж-ж» неспроста».
— Добрый вечер, Елена Павловна? — бодро заявили мне из трубки
голосом какой-то девицы.
— Это я, вечер добрый, — насторожённо выдохнула я, предчувствуя,
что дальнейший разговор меня не устроит.
Как почувствовала? А когда это мне везло?
— Я по поводу заказа иллюстраций для детской книги.
— Слушаю, — ещё тише выдохнула я.
— Наша компания вынуждена заморозить текущий проект, — пропела в
трубку девица. — В ваших услугах мы больше не нуждаемся. Простите
за отнятое время.
— Что? А почему? А….
— Я не осведомлена о причинах отказа, — так же, не меняя тона,
заявили мне и…
И отключились, не дав мне даже опомниться. Я так и стояла в
центре кухни с веником в одной руке и мобильником в другой. Тонкая
душевная организация художника не позволяла мне употребить в речи
крепкий русский мат, но рабоче-крестьянское происхождение требовало
вербальной разрядки. Ведь это же! Это!
— Да это гадство какое-то! — рявкнула я в пространство,
отшвыривая веник.
Разбой осторожно заглянул в кухню, проследил за летящим в угол
веником и отступил в глубину квартиры, пережидать мой гневный
припадок под диваном. Как он туда забирался при своих габаритах, я
не понимала, но именно там пёс отсиживался в тревожные моменты
жизни.
Я устало присела на ту самую табуретку, что всё ещё стояла под
распахнутыми антресолями. И задумалась. Нет, срыв заказов у меня
случался и ранее. Но самым обидным было то, что я из кожи вон
лезла, пытаясь быстрее закончить макет проекта, чтобы получить
аванс. Две недели перед компьютером на диете из чипсов и газировки.
И что я получила? Правильно — изжогу!
Вы спросите, как это такая взрослая тетка — и живёт без
«подкожного жирка» в виде заначки? А я и не жила. Я откладывала
деньги на чёрный день, но этих чёрных дней без работы у меня в году
выпало столько, что последней надеждой не сдохнуть от голода был
именно этот заказ, который мне так радостно помахал на прощание
ручкой. Пока я вздыхала, Разбой всё же просочился на кухню, положил
голову мне на колени и ободряюще задышал, свесив набок язык.
— Вот и всё, дружище, раньше я с тобой колбасой делилась, —
вздохнула я, почесав пса за ухом, — настало время отдавать долги.
Будем жрать твой «Royal Canin» на двоих. Благо пачка у нас большая.
Надолго хватит. А там весна… одуванчики, первые листочки…
Пёс с сомнением посмотрел на меня, но спорить не стал. Ну и
правильно. Мы с Разбойчиком ещё пару раз вздохнули и поплелись в
коридор, собираться на прогулку.
Внешний мир встретил нас морозным воздухом и блеском огней.
Город отчаянно готовился к череде зимних попоек, а посему каждый
магазинчик, ресторанчик или ларёк считали своим долгом обмотаться
гирляндами по самое дальше некуда.
