– Господи, дай мне доказательства того,
что ты есть, и тогда я истинно уверую в Тебя.
– А нужна ли мне такая вера?
Глава 1. БЕГЛЫЙ МОНАХ
На самом краю обрывистой скалы, окруженный только облаками и горными пиками Зангезурского хребта, могучей громадой возвышался монастырь. Безмолвный, словно повисший над бездною, он выглядел кораблем-призраком на фоне бледного предрассветного неба. Скала вознесла его столь высоко, что раскинувшееся внизу ущелье казалось бездонным и недосягаемым, а он сам – затерявшимся среди волнистых гребней гор.
Еще только начинался апрель, но лесистые склоны уже успели покрыться густой зеленью. Здесь, на юге Армении, весна наступала со средины февраля и большую часть года держалась теплая солнечная погода. Над неприступными крепостными стенами поднимались базилики церквей, высеченных из базальта и розовато-серого туфа. В самом центре высочилась церковь святых Погоса и Петроса, имевшая две ризницы и большой молельный зал. К южной ее стене примыкала церковь святого Григора, она была чуть поменьше, но тоже с довольно просторной молельней и полукруглым алтарем. Еще одна, совсем маленькая церковка, выстроенная над усыпальницами под самыми монастырскими стенами, служила исповедальней, но заодно использовалась и как сторожевая башня. Из ее окон, выходивших на северо-восток, хорошо просматривалась окружающая местность и пролегавшая по самому краю ущелья дорога. Вокруг центральных построек располагалась часть монашеских келий и трапезная с кухней, здесь же были и покои настоятеля. Остальные жилища монахов вместе со служебными помещениями находились в южной части подворья.
Ранним весенним утром рыжеголовый долговязый монах Ананий, путаясь в рясе и спотыкаясь, пересек монастырский двор и несмело постучался в покои настоятеля.
– Беда, владыка, беда…
Преподобный Кикос высунул в приоткрытую дверь косматую голову и покрасневшими от бессонницы глазами посмотрел на испуганного монаха.
– Что такое?
– Сбежал! Анафема!
– Кто сбежал? Говори яснее. – Архимандрит недовольно сдвинул густые, и без того сердито сросшиеся на переносице брови.
– Смиренный инок…не явился ко второй заутренней… к нему послали… думали, что захворал… а его и след простыл, – от волнения чернец не назвал имя беглеца. – Вчера после повечерия я сам запирал ворота, все братья уже почивали, и он тоже…
– Да кто же он? – Рыкнул настоятель, и его обросшее густой бородой лицо стало неумолимо суровым, отчего монах вовсе утратил способность к членораздельной речи. От испуга он несколько раз громко икнул.
– Кто? Я тебя спрашиваю!
– Вахак, – выдохнул монах, страшась еще большего гнева владыки. Его застывшие как у стрекозы глаза, не мигая, смотрели на архимандрита.
– Чего стоишь как истукан? – Подавляя неудовольствие, архимандрит хотел ободрить монаха, но тот втянул голову в плечи и более не мог говорить. Осмыслив, что обстоятельной беседы не получится и от остолбеневшего чернеца больше ничего не дознаться, настоятель жестом велел тому удалиться.
– Ступай и скажи, пусть братию собирают.
Монах приложился к руке владыки и, пятясь назад, быстро закрестился.
– Ступай…ступай. – Нетерпеливо замахал на него настоятель.
Большой монастырский колокол забил тревогу. Его низкий и могучий звон разносился над долинами и ущельями, слышась далеко за пределами монастыря. Чернорясные фигуры длинной чредой потянулись к храму. Около полусотни монахов, скрестив на груди руки, шли на покаяние. Каждый из них знал, что нынче из-за беглеца ужесточат наказания за прегрешения…
А в это время по узкой извилистой дороге, прилепившейся наперекор природе к громадным отвесным скалам, брел отшельник. Черный островерхий куколь, покрывающий голову и плечи, полностью скрывал лицо путника, подпоясанная вервием груботканая ряса защищала его тщедушное тело и от жары, и от холода, а легкие войлочные сандалии и тощая шерстяная сумка не отягощали ходьбы. Двигался монах со стороны Зангезура к юго-западу, звали его Вахаком и помыслы он имел самые, что ни на есть, высокие.
