Киев-град, лето 988 года
Бледная половинчатая луна отражалась в широких водах Днепра-Славутича. Легкие облачка порой закрывали ее, а затем, когда они уходили, мерцающий свет вновь лился на реку, на киевские склоны, на городские постройки, где еще кое-где мигали огоньки. Бревенчатые городни[1] на киевских возвышенностях казались призрачными и огромными, а на тесно застроенном ремесленном Подоле[2] светло было только на широкой площади Житного рынка. И можно было разглядеть силуэты людей, столпившихся возле древней церкви Святого Ильи. Исстари стояла она на Подоле, еще при Игоре Старом возвели ее, чтобы иноземцы-христиане могли тут возносить свои моления по приезде во град на Днепре. А вот разрослась и украсилась Ильинская церковь уже при княгине Ольге, которая покровительствовала верующим во Христа и сама стала христианкой. Позже, при ее сыне-воителе Святославе, церковь велено было снести: как отпели Ольгу, так и разобрали церковное строение. А вот когда уже сын его Ярополк вокняжился, снова поднялась Ильинская церковь. Ибо, как поговаривали, князь Ярополк тоже склонялся к христианству. Да только сам он сюда, по сути, не хаживал. Умалчивал, во что верил. Ярополк вообще был скрытным и замкнутым. Потому не любили его в Киеве-граде. И как погиб он в противостоянии с братом Владимиром, так и мало кто о нем горевал-печалился.
А вот при Владимире жить стало весело. Умел новый князь люд потешить, повеселить, умел навести порядок. Как и умел устроить славные пиры-братчины, на которых пировал с верной дружиной, и всякого мог принять, выслушать, а то и помочь, если считал, что надо было. Вот и полюбили князя Владимира в Киеве, называли его ласково – Красно Солнышко. Пели о нем песни, славили его за удачные походы, за умение ладить с народом.
Ильинскую церковь на Подоле Владимир не тронул. Не обижал он и христиан – как заезжих, так и тех местных, кто решил уверовать в Иисуса Христа. Он вообще подумывал сам принять веру не здешнюю, а такую, какие по миру разрастались и славу свою ширили. А ведь как только вокняжился Владимир в Киеве, то изначально о таком не думал, старался блюсти обычаи. Потому приказал соорудить в Киеве стольном большое капище на Горе[3]. Перуна Громовержца там установили, посеребрив его голову и позолотив усы, еще Хороса солнечного, Даждьбога плодородного, Стрибога ветряного и Семаргла, что растения охраняет, а еще Макоши изваяние поставили, покровительницы судьбы, помощницы в хозяйских делах. Люди сперва валом валили на капище, но потом перестали. А чего им к главному капищу толпой идти, если требы там такие брали, что и без последней шапки останешься. Куда лучше пойти по малым капищам – там с тебя три шкуры не сдерут, можно обычной курицей отделаться или шкуркой беличьей. Волхвы с малых капищ неприхотливы были, не то что на Горе. Правда, люди поговаривали, что толку все равно от них мало. Молишь богов о помощи, молишь, и волхвы, приняв подношения, важно обещают помощь от небожителей, а на деле то град побьет посевы, то мор случится в киевских предместьях, селища окрестные даже затронет. А богам хоть бы что.
Но весть, что их князь подумывает о новой вере, будоражила людей. Сказывали, что, мол, магометане к нему являлись и князь к ним прислушивался. Ходили также слухи, будто то иудеи его соблазняли своей верой, то христиане западные, то христиане ромейские
