Похороненный мною там, ещё в пермских лесах, искатель сокровищ бьярмов встал и вышел. Прямо через стенку нормального товарного вагона.
Ничего его не задержало. Ни слой зелёной краски, ни гвозди, ни доски, из которых стена теплушки была набрана.
Ни щиты, которыми вагон утеплен.
Во, как они могут…
Уже не живущие.
Ни следочка после его ухода на стене не осталось, ни царапинки даже.
Кстати, приходит он почти всегда, когда я у огня сижу. То у костра, то, вот у печурки, как сейчас. Какая-то есть в этом закономерность…
Холодно, наверное, ему там… К теплу мертвеца тянет…
Я мотнул головой и проснулся.
Тук-тук, тук-тук.
Тук-тук, тук, тук.
Тут, тук, тук, тук…
Поезд замедлял ход. Колёса нашего вагона на стыках рельсов постукивали всё реже.
Куда подъезжаем хоть?
Я встал, к двери теплушки подошёл. Немного её в сторонку сдвинул.
Пахнуло дымом. Не вкусным каким-то. Не как от печурки. Едким.
Холодно, однако, снаружи…
Темно, ничего не видать…
Звёздочки только на небе перемигиваются.
Нет, впереди огонёк мелькнул. Мелькнул и пропал. Снова показался…
Я закурил. Папиросу. Ещё московскую.
Скоро они кончатся и придётся самокрутки вертеть. Махорку нам выдали, хоть с этим не обидели… Газета имеется.
Тут паровоз засвистел. Предупреждает о своем прибытии. Уходите де с путей, могу и раздавить ненароком…
Звук был однотонный. До трёхтонных паровых свистков было ещё почти пять лет.
Поставили нас куда-то на запасные пути. Здание вокзала не видно. Где мы? А, бес его знает…
Ладно, перекурил и будет. Нечего теплушку выстужать.
Я задвинул дверь. Прошёл обратно к печурке. Подкинул пару поленьев. Быстро что-то они сгорают. Скоро так все изведем и мерзнуть будем…
Тут зубы у меня и заломило. Было уже так. Около психиатрического отделения. Вятской губернской земской больницы.
Что? Уже нашли меня? Те, опять, о ком покойник предупреждал? Что-то быстро больно…
Я застонал даже – так зубы болели. Как и в прошлый раз мысль пришла – легче вырвать их, чем муку такую терпеть…
Дверь теплушки поползла в сторону, чья-то башка внутрь заглянула. Со света мне плохо видно, но, точно – не кто-то военный. Не из наших. Голова не в папахе, а в малахае. В тот раз, в Вятке, на пришедших по мою душу такие же были.
Чёрт, чёрт, чёрт…
Маузер мой в вещевом мешке…
Не успею достать.
Зверьки там же.
Под рукой ничего нет… Полено, взять разве? Много ли от него толку будет…
Голова в малахае появилась и пропала. Потом, почти сразу, их две стало.
Точно, хранители. Посланцы колдунов биарминских.
Эх, Агапита с его топором бы сюда. В прошлый раз ладно так всё у него получилось. Чик-чик и готово…
Нет Агапита. Если в дурдом не забрали, охраняет он в боевой артели своё село.
Хранители на меня внимательно посмотрели. Переглянулись. Друг другу кивнули.
Потом от земли их как подбросило. Миг, и в поперечный брус, вставленный в дверной проем для предохранения от выпадения людей при раскачивании вагона при движении, две пары рук вцепилось.
Пока хранители на меня пялились, я всё же немного вооружился. Понятно, не поленом. Кочергой, которой в печурке орудовал.
Ею тут же по одной биарминской руке и прилетело. Хорошо так.
Кисть я хранителю насквозь пробил, пришпилил её к брусу. Продлил себе жизнь на несколько мгновений. Второй хранитель и без посторонней помощи мне сердце вырвет…
Зубы у меня болели так, что аж сердце удары пропускать начало. Не особо приятные мои последние секундочки выдавались. Вот ведь, как не повезло.
Я пятиться начал, а второй хранитель под брус поднырнул и встал. Первому помочь решил. Одной рукой ему кисть пробитую прижал, а второй – одним движением кочергу из дерева вырвал.
Тут меня кто-то по плечу и хлопнул. Я аж вздрогнул, чуть казенные шаровары не замочил. Голову повернул, а там…
