Я сижу в темнице уже более шести лун. У меня нет ничего кроме
миски, из которой я одновременно и ем и пью жидкую жижу, которую
нам приносят два раза в день. Все, кто сидит вместе со мной
обречённые на смерть. Ведь мы - ведьмы. Нас разделяет лишь то, что
некоторые после встречи с инквизитором смогут выжить.
Те, кто изначально родился с тьмой внутри, право на жизнь не
имеют, а те, кого своими уговорами, угрозами или соблазнами ведьмы
уговорили стать одними из них, поставив свою метку, которую
называют клеймом, могут рассчитывать на шанс начать все заново. Нас
легко распознать, у всех рождённых ведьм зелёные болотные глаза вне
зависимости от того, какая тьма сидит внутри тебя, требует она
крови для того, чтобы питаться или же нет. Моя тьма не требует
жертв, но это никого не волнует, для всех я убийца, хоть никогда и
не убивала.
Когда я только родилась клеймённых ведьм не трогали. Считалось,
что они стали заложниками злой воли рождённых ведьм, но всё
изменилось. Уже более двух лет ловят всех, аргументируя тем, что
клеймённая ведьма, не приносившая тьме жертвы, выживает после
очищения светом.
Зря я наносила татуировку, чтобы меня считали пленницей тьмы.
Мои родители специально её сделали немного выступающий за ворот
платья, чтобы ни у кого не было сомнений. И хоть я её стыдливо
прятала, а в глаза закапывала специальные капли, которые позволяют
слегка изменить их цвет, меня всё равно поймали.
Вместе со мной ждут своей участи десять ведьм. Мужчины погибнут
все, они не могут быть клеймёнными по своей природе. Некоторые
женщины выживут, но судя по их разговорам, ни у кого из нас нет
шансов. Все они убивали и упивались болью своих жертв. Все, кроме
меня, но мне тоже предстоит умереть.
Я не знаю, когда приедет одарённым светом или, как его теперь
называют, инквизитор, для того чтобы очистить наши тела, но к
встрече с ним, мне кажется, наша камера будет полностью
заполнена.
В последнее время новеньких сокамерников проводят часто. Вот и
сегодня к нам затолкнули светловолосого широкоплечего мужчину. Это
всё, что я успела увидеть, прежде чем стражники ушли, унося с собой
факел, а вместе с ним и тусклое освещение.
Новенький заходит в камеру, едва не касаясь потолка головой,
настолько он высок. Готова поспорить, что если я встану, то едва
достану ему до груди. Его светлые волосы чем-то похожи на мои и
тоже слегка вьются, освещённые единственной узкой полоской света
размером с мою ладонь. От мужчины я чувствую опасность, а ещё для
него в камере не предусмотрена цепь. Это значит, он может спокойно
подойти к любому и сделать с ним всё, что захочет.
На нём, как и на всех нас надет обруч, но по сильному
мускулистому телу понятно, что он пользовался не только тьмой, но
и, вероятнее всего, ввязывался в драки.
Я отворачиваюсь к стене и делаю вид, что сплю, чтобы не
привлекать его внимание, чтобы грязные разговоры и предложения
мужчин не распыляли в нём желания.
Едва ведьмы узнали, что я никого не убивала, они все ополчились
против меня и стараются задеть. Женщины обсуждают мою внешность,
говорят, что я слишком худа, что моих светлых бровей не видно на
лице, а из-за этого я будто блеклая моль. Проходятся и по волосам,
называя их метлой. Впрочем, с последним я согласна. За то время,
что я нахожусь здесь, они действительно превратились в один
сплошной спутанный колтун. Моя одежда тоже испортилась. Местами на
ней видны дыры, а возле груди и вовсе оторвана полоска ткани.
Теперь, если я забываю придерживать лиф платья, виднеется большая
часть татуировки – искусной поделки метки ведьм.
– Располагайся, у нас здесь все свои кроме этой, – Брад кивает в
мою сторону.
– Гром, – басит новенький, и после паузы, чтобы все прониклись,
добавляет: – Тот самый.
