Я оказался в городе как в склепе,
Все были живы, но в душе уже мертвы
И только тени ангелов на небе
Пролетали вместе с шепотом листвы…
Я жил в каком-то диком небоскребе,
В нем девы отдавались по часам
За деньги, что лежали в их утробе
Младенцем призрачным бродящим по лесам…
Крестов и плит, могил давно забытых,
Ненужных никому во тьме из снов,
Где капля горечи была, как яд пролита
И мир лишился внутренних основ…
Весь глупый и пустой, и очень жалкий
Одной толпой бегущий человек
Уже века лежал на вечной свалке,
Безмолвный как прожитый им же век…
Лишь Одиссей один из древности светился
И было ясно, почему свою семью
Он покидал, в морях плывя без смысла,
Лишь тихо напевая: Ай лав ю…
И плакала седая Пенелопа,
Встретив снова на причале старика,
Сто лет без мужа провозилась вся Европа,
Рождая с войнами лишь в мыслях жениха…
Столетние младенцы на покое
Давно благоухают мертвым сном,
Я рад бы исключить в себе плохое
И думать лишь о веке золотом,
Который здесь мыслителям являлся
Из галереи самых светлых мечт
И с дьявольской улыбкой святотатца,
Хранящим очередь таких же дивных встреч…
Вот и мне во тьме привиделось пространство
И сладостная нежность женских сфер,
Лишенная тепла и постоянства,
Как изворотливость тоскующих химер…
Я в городе как в склепе очутился,
Между собой общались только мертвецы,
Везде обозначая страстно числа,
Связуя жизни странные концы…
Конец Истории лежит в ее начале,
Я – архивариус всех прожитых времен,
