Хрупкая, ранимая, молодая, романтичная, героиня прозы Любови Мульменко хочет казаться совсем другой: сильной, смелой, злой. Готовой ответить на любой вызов и посмеяться над любой трагедией, особенно если трагедия касается ее собственной жизни… она любит и любима, она не боится переехать из провинции в Москву, чтобы не столько покорить столицу, сколько изменить себя, узнать, на что способна в новых условиях.
Она… много матерится (да, Роскомнадзор, да, мы закатали эту книгу в пленку, чтобы не научить никого плохим, но таким точным по смыслу словам), и вместе с тем мат – часть той силы, что вечно совершает благо;) часть той брони, которую носит хрупкая девушка, чтобы мир не покалечил ее. Мат – как прием, как сопротивление.
Мат – как меч в руках женщины-рыцаря.
Истории, рассказанные в этой книге, очень разные. Тут вы найдете и вариацию на тему «Вам и не снилось» Галины Щербаковой; и рассказ про кровать, которая интересовала мужчину гораздо больше любых красавиц, полежавших на ней; и комедийный сюжет адюльтера между молодой студенткой и старым ловеласом… этой книги не было в рукописи, потому что был бесконечно интересный автор, вознамерившийся все эти истории скорее прожить, чем написать. Но нам всё же удалось вынуть из Мульменко – строчка за строчкой – все эти рассказы, чтобы дать вам взглянуть на мир современной женщины слегка за двадцать изнутри. То, что вы там увидите, может вас:
– испугать;
– обрадовать;
– изменить.
Главное, не бойтесь сделать шаг навстречу. И услышьте искренность сквозь брань, держа ум открытым.
Тимофей мог честно сказать: я не разбираюсь в мебели. Она мне была не нужна всю жизнь – так откуда взяться навыку? Жил при этом Тимофей всегда очень меблированно, но на всем готовом. Квартиру когда-то обставила бабка, а потом – мама, а потом самому Тимофею просто нечего было добавить. Если бы он решил сдавать фамильную двушку чужим людям в интернете, он должен был бы уточнить – «бабушкин вариант». Вариант интеллигентной бабушки.
В день своего сорокалетия Тимофей стоял в мебельном, дебютант дебютантом. Продавщицы так сияли ему, единственному покупателю, так плотно танцевали перед ним, что Тимофей не мог разглядеть толком ни одной кровати.
Тимофей пришел за кроватью.
Просто за неделю до этого женщина заявила Тимофею: ну я не готова. Согласилась в гости, согласилась в спальню, но категорически споткнулась о кровать. Сперва буквально споткнулась, а потом – и на тонком уровне. Женщину волновал анамнез. Кто умирал на этой плоскости, кто и кого любил, не слишком ли тяжелый шлейф? Выглядит тяжеловато. Короче: ложе перенасыщено памятью тел, а это негигиенично со всех сторон, включая кармическую.
– Рики Шоколадный Дуб! – воскликнула продавщица. – Оскар Капучино! Венера-1! А также Алисия, София, Жанна.
– Жанна! – быстро сказал Тимофей. Снял с языка продавщицы крайнее слово.
* * *
Жанна встала в комнате как влитая. Тимофей упал на ее молочный живот, погладил. Приник лицом. Жанна пахла чем-то новым, современным. Тимофей подумал, что надо бы организовать для Жанны достойное ее молодости белье. Льняные простыни или шелковые.
В процессе выбора между шелком и льном Тимофей вошел во вкус и, кроме простыней, приобрел новые подушки, одеяло и даже стеганую накидку. Жанна стояла в полном убранстве и в такой ошеломительной красоте, что Тимофею захотелось с кем-нибудь поделиться. Он позвонил парням и пригласил на Жаннино обмытие. Бухло сказал нести свое: в магазине «Элит Текстиль» у Тимофея закончились деньги.
Гости при виде укутанной в жаккард Жанны, вместо того чтобы задуматься о природе совершенства, заиздевались про стюардессу и улицу роз. Но ладно – слова. Что слова? Гости то и дело норовили физически навредить Жанне. Нарушить технику ее безопасности. Хромов нырнул в Жанну рыбкой – с разбегу и с полным бокалом. Виски опасно раскачивалось в стеклянных стенках. Тимофей схватил Хромова за бокал. Хромов заржал, гопник. Каганович и Толик встали на бедняжку и заплясали, вбивая пятки в ее гибкое тело. Жалко, что я разучился блевать, сказал Хромов, а то бы я твою Жанну обязательно сегодня заблевал, ты посмотри, она же напрашивается, Тимофей. И покрывало напрашивается – каждой своей бесстыжей розочкой.
