Часть первая. Гений хоккея
7 февраля 1977 года, понедельник, Москва, Дворец спорта в Лужниках, матч чемпионата СССР ЦСКА – «Спартак»
Облокотившись локтями на деревянную стойку правительственной ложи, Леонид Ильич Брежнев с интересом наблюдал за тем, как спартаковцы, проигрывавшие его любимому ЦСКА со счетом 3:5, но не желавшие сдаваться, организовали очередную атаку на ворота Владислава Третьяка. В углу площадки к шайбе первым подкатился спартаковец Валентин Гуреев, который собирался отправить ее на пятачок, где его паса уже дожидались партнеры. Но повернуться лицом к воротам спартаковец не успел. В следующую секунду ему в спину на крейсерской скорости врезался армеец Борис Александров, который так толкнул соперника на борт, что тот «вонзился» в него, будто гвоздь в упругую доску. Звук расколовшегося, как грецкий орех, шлема на голове спартаковца был слышен всему стадиону. От этого звука Брежнев даже откинулся всем телом назад, а с его губ сорвалось смачное матерное ругательство, которое услышали не только те, кто сидел с генсеком в правительственной ложе, но и зрители, расположившиеся прямо под ней.
– Нет, ты видел, что творит этот сукин сын? – генсек повернул голову к сидевшему рядом с ним Кондратьеву, чиновнику из отдела хоккея Спорткомитета СССР. – Это же форменный бандит в хоккейной форме.
– А я давно говорил, что надо гнать его к чертовой матери из команды, – тут же откликнулся на гневную филиппику генсека Кондратьев. – Носимся с ним, как с писаной торбой.
– Так уж прямо и гнать? – встрял в разговор генерал-майор Скурлатов – один из начальников Спортивного комитета Министерства обороны СССР, сидевший по другую сторону от генсека. – Видимо товарищ Кондратьев, болеющий за «Спартак», мечтает ослабить ЦСКА на финише сезона.
– Причем здесь мои пристрастия? – возмутился Игнатов. – Вы разве не видели, с чего все началось? Гуреев обыграл вашего любимчика на своей половине, а тот догнал его у своих ворот и впечатал в борт со всей своей неуемной злости. Так ведь можно человека инвалидом сделать.
– Прям-таки инвалидом! – отмахнулся от оппонента, как от назойливой мухи, генерал.
Но в этом момент генсек снова подался вперед и спорящие тоже последовали его примеру. Ничего хорошего внизу они не увидели. Распластанный на льду спартаковец не подавал никаких признаков жизни и, колдовавший все это время над ним врач, сделал характерный жест руками своим коллегам – это означало, что надо нести носилки. И спустя пару секунд на лед выбежали двое мужчин с носилками наперевес.
– Ну что на это скажете, товарищ генерал? – в голосе Кондратьева ясно слышались язвительные нотки.
Скурлатов молчал, насупив брови – сказать ему, действительно, было нечего. Пауза в матче затягивалась. Генсек снова откинулся на спинку кресла и, бросив косой взгляд на Игнатова, спросил:
– Тебе не кажется, Павел Сергеич, что наш хоккей все больше становится похож на корриду?
– Кажется, Леонид Ильич, – согласился Кондратьев. – Это все привносится к нам от канадцев. Александров, конечно, игрок талантливый, но после того, как сыграл против них в Суперсерии, нахватался от них всего самого грязного и возомнил себя гладиатором. А молодежь, глядя на него, считает его примером для подражания. Если мы этого не пресечем, эта грязь пойдет гулять по всему нашему хоккею.
– И каким же образом вы собираетесь это пресечь, позвольте узнать? – подал голос Скурлатов.
– Будем каленым железом вычищать этих гладиаторов, – не стал медлить с ответом чиновник.
– Ты не горячись, Пал Сергеич, так ведь можно и дров наломать, – видя, куда катится разговор, произнес Брежнев. – Александров, конечно, сукин сын, но это все-таки наш сукин сын. Он молодой, горячий, но игрок талантливый – нам такие тоже нужны.
