Жена сказала: «Напьёшься ещё раз – можешь не возвращаться». Пить он никогда не умел, но старательно учился. Ежедневные тренировки особого результата не приносили, зато уверенно вели к разводу.
– Я виноват, – говорил, – потому и пью. Прости меня, пожалуйста.
Сразу тогда признался: да, изменил. Так вышло. Она, кажется, поняла, и ничего такого не устроила. Любая женщина знает, что семья – хорошо, и надо стараться.
Он тоже вроде бы старался. Но вот опять – не смог, опять какие-то бани, какие-то девушки, опять напился, и чужой запах преследовал до самого дома.
Стоял на лестничной площадке. Помятый и кривой, с порванным воротником, ободранным подбородком. Кажется, в драке вытащили кошелёк и ключи.
Приблизился к двери. Прислушался. Тишина убедила.
С верхнего этажа, словно с небес на грешную землю, спустился сосед, вытащил из кармана чекушку.
– Бушь?
Кивнул и выпил. Быстро и горячо. Зачем-то смял стаканчик, на что сосед выдал невнятное возмущение. Виновато дунул, вернув пластику форму, и не заметил, как опрокинул ещё, и ещё…
– Не очкуй. Меня сто раз выгоняли. Скажи, что любишь. Жить не можешь. Хочешь, вместе зайдём?
Отказался, и сосед разочарованно ответил:
– Как хошь.
Наступил второй приход.
Пить пьяным – всё равно что изображать любовь, когда разлюбил. Зачем вообще женился. Кутил бы, как раньше, и не думал, что дома – ждут.
Умерла единственная лампочка в подъезде. Пошатнулся, нашёл стенку. Всё нормально – живой.
Он беспричинно пил всё лето. Начальник, смирившийся с его ежедневным похмельем, как-то понимающе объяснил, что причина есть всегда.
– Работа, жена, квартира. Ребёнок маленький. Чего тебе не хватает?
Пообещал, что обязательно завяжет.
Жена уже не верила обещаниям. Сначала обещал, что сделает её самой счастливой, потом говорил, что всё наладится, теперь – что выберутся, выберется, уберётся.
Поднёс кулак и почти решился постучать. Раз-два-три. Поймёт? Не поймёт! Не победить, не оправдаться.
Обидно заныла рука, в затылке сжалось. Всё прошло – и наступило снова. Круговорот дерьма в природе.
Нырнул в карман, обнаружил немного денег: хватило бы на цветы или конфеты. Но прощение не купишь, и он тихонечко постучался.
Щёлкнул замок. Понял, что можно зайти. Ни крика, ни сцен.
На кухне гудел холодильник, звенела вода. Жена мыла посуду, ссутулившись и согнувшись.
– Давай помогу?
Она выпрямилась, будто хотела сказать что-то; но ничего не сказала.
– Прости меня.
Он потянулся, но понял, что пахнет чужой женщиной, или даже двумя. И самому стало как-то мерзко – будто не он, а его любили прежде и бросили, как только.
– Там это, начальник проставлялся. Ну, понимаешь. Пришлось.
Он был совсем рядом, когда повернулась. На лице с рябой морщинистой кожей разглядел её вечную родинку. А глаза – не узнал. Ни кожу, ни тела, ни себя рядом с ней. Совсем другая и совсем нелюбимая. Обняла его, даже не обняла, а только коснулась плеч и холодно поцеловала в шею.
