Ветер, как обнаглевший хулиган, ударил в покрытые льдом стены, поднял вихрь снега на металлическом козырьке и завыл как оголодавший вульф.
Я поморщилась, натянув на самую голову, пахнущую старой шерстью шкуру убиенного лет сто назад драгена, здоровенного мохнатого животного, от которого в жилах застывала кровь, но в данный момент, меня мало интересовали обитатели Элы. Больше всего, я боялась окоченеть заживо в этом забытом богами месте, которое местные жители почитали и считали самым лучшим.
Этих восторженных окликов я не понимала. Как можно любить бесконечный трескучий мороз и условия жизни, древние как мир?
Здесь не было и намека на удобства, типа световых и согревающих кристаллов. Местные, пользовались по старинке масляными лампами, свечами и теплом камина, совершенно не признавая современные и удобные вещи.
Ничего, осталось совсем чуть-чуть, и я окажусь в своих обожаемые покоях, в южной части дома, где практически весь день, стены согревает добродушный Сувар.
– Проснулась?
Распахнув дверь, с такой силой, что та ударилась об стену, в стылую комнату, в которой давно затих огонь, смирившись с невозможностью сопротивляться вечной мерзлоте, ворвалась Гликерия, супруга моего троюродного дядьки Дедвика.
Женщиной она была крепкой, как и все представительницы земель Ванн и совершенно не боялась холода. С утра до ночи, она предпочитала удобные легкие платья из льна, а если становилось совсем невмоготу, то переодевалась в колючую шерсть.
– Умывайся, пока священная вода не остыла. Знаешь же, какие у нее лечебные свойства.
Гликерия поставила таз на небольшой табурет.
– Ну и натопила ты, – добавила она, пока я жалась под шкурой от холодрыги.
– Свойства ваших вод на меня не действуют, тетушка, – я выползла из своего убежища, на скорую руку надевая теплый халат, успевший замерзнуть за ночь, – вы пытаетесь поите меня элем. Данный напиток не способствует омоложению. Я чахну тут.
Гликерия звучно усмехнулась и покрутила головой в разные стороны.
– Не говори ерунды, зануда, – женщина оперлась крепкими руками в бока и дунув на выбившуюся прядь темно-синих волос, глянула на меня как на тщедушную. – Вставай, надо помочь натаскать воды. Не все же, валяться и сидеть за книгами.
– Завтра меня уже тут не будет, – прищурившись, я резко вскочила с ложа, которое было сложно назвать кроватью. На какие-то деревянные доски, водрузили скомканный местами матрас и укрыли его шкурой, создав видимость удобства. Видимость эта была обманчива, как и тепло в стенах этой комнаты. Колючую мерзлоту отсюда было не изгнать, даже если поставить дюжину каминов!
– Жаль, а то я к тебе уже привыкла, – изображая печаль, высказалась Гликерия, продолжая стоять все в той же позе, пока я пыталась смахнуть с себя дрему и холод, умываясь в практически кипятке. От воды исходил пар, но я знала, еще пара минут и она остынет, как и все в этом доме.
– Ваши сыновья вам в помощь.
Я утерлась тряпицей, мигом вспомнив отпрысков Дедвика и Гликерии. Сыновья были здоровенными детинами. В физическом труде мастера, но в плане интеллектуальном и пары слов не могли связать, посему, наше общение с ними складывалось из нескольких фраз.
– В доме нужны еще одни женские руки. Мне жаль, что твое пребывание заканчивается. Гордон требует твоего возвращения.
– Наконец-то, у деда проснулась совесть. Одумался! – буркнула я, мигом вспомнив, почему меня отправили в этот край мерзлоты, в земли Ванн.
История моего позора, как выражался высокопарно глава семьи Гордон Суревер Стейдж, мой дед, произошла два месяца назад, в момент, когда Аквийские земли (кроме конечно, Ванн), Сувар насыщал теплом и бесконечным летом.
Я влюбилась. И не знала, что за это наказывают, так бессердечно!
