Центральная Италия
Лаго-Тразимено
Лето 661 г. н. э.
В нише на белой стене стоял лук с роговыми вставками, висел колчан с дюжиной стрел. «Нужна ловкость, чтобы пускать стрелы из аварского лука. Не зря, видно, король отправил меня к этому дряхлому Каликсу».
Мимо ароматных кустов мирта и лавра, что стояли в горшках по краям неглубокого бассейна, Ингваз следом за слугой вышел в открытый зал-перистиль, окружённый с трёх сторон крытой колоннадой. Вилла занимала утёс, нависавший над озером. Со стороны рдяно-огненного заката не было стены, и перистиль словно висел над водой.
После приветствия Ингваз уселся на одну из двух деревянных скамеек, повёрнутых полубоком друг к другу, напротив хозяина – морщинистого старика, чьё лицо, как и седые волосы, обелял лунный свет.
– Епископ с таким почтением упоминал вас, Каликс, – опёрся Ингваз спиной на цветастые подушки.
– Ежегодные пожертвования в две сотни золотых монет очень хорошо способствуют почтению, – ухмыльнулся Каликс, – но, скорее, епископ уважал моего отца, которого два года назад преклонные лета пригнули к могиле. Упокой его душу, – перекрестился он, а затем улыбка чуть тронула уголки его бескровных губ: – Правда наш храм похож на барабан?
Ингваз кивнул. Днём, прежде чем явиться сюда, он встречался там с епископом Перузии>1. Свет из двенадцати окон-проёмов в куполе рассеивал прохладный сумрак храма, покоившийся в кирпичном круге красно-рыжих стен без окон.
…Слуга принёс поднос с кувшином и чашами, светильник. Прохладный ветерок шелестел листвой. С озера прилетали всплески.
Из кувшина в серебряные чаши полилось вино, и журчание прибавилось к стрёкоту сверчков, кваканью лягушек и жужжанию москитов.
– Король отправил меня найти очевидца той последней битвы с франками, что случилась семь десятков зим назад, – прервал Ингваз молчание. – Его волнует, как их остановили и почему они до сей поры не решались перейти горы.
– Всё-таки война?
Ингваз отхлебнул вина из чаши, смахнул капли с бороды:
– Пришли вести, что они скоро вступят в наше королевство.
– Трудно будет юному королю. Франки опасны… Всегда были опасны, – произнёс Каликс. – Принеси те три книги, что в шкафу справа от портика, – обратился он к слуге, – и два светильника.
Каликс помолчал, а затем продолжил:
– Последние двадцать лет я записывал, что сказывал отец. И хочу заметить, что всё началось раньше, чем случилась та битва… Началось, когда мой отец встретил Теоделинду…
– Ту самую! Которую простой люд всё не забывает? – прервал Ингваз размеренную речь Каликса. – Хотя прошло уже…
– Больше тридцати лет, как умерла, – закончил Каликс. – Вот и мне её не забыть. – И лицо его исказила злая гримаса.
Чтобы поразмыслить, как смягчить старика, Ингваз отпил вина с едва заметным вяжущим вкусом, а затем полюбопытствовал:
– Вас родила римлянка?
– Решили так, потому что вместо «зима и ночь» говорю «год и день»? – смахнул Каликс злость со своего лица лёгкой улыбкой и провёл костлявой ладонью по длинной бороде. Она падала на грудь, спрятанную, как и всё тело, в белую расшитую тунику до колен. – Это всё книги. Насчёт матери вы правы, но я знал её со слов отца. Она дала мне римское имя и оставила золото. Нам хватило открыть торговлю. И преуспели. Знакомы с латынью? – спросил он, когда слуга положил на низкий бронзовый стол три книги, обшитые грубой бычьей кожей.
– Мне будет непросто. Обещаю, король сбережёт записи.
– Пока солнце тратит на меня свет, они не покинут виллу, – ответил Каликс. – Читайте здесь. Я помогу, привык к бессонным ночам. Они словно продлевают жизнь. – Подвинул ближе к Ингвазу два масляных светильника и обратился к слуге: – Ещё фруктов, и до утра больше ничего не нужно.
