Первые сумеречные тени уже накрывали пшеничные поля, которые стелились вокруг нее, колыхаясь и звеня тысячами колокольчиков.
Колосья хлестали ее по бедрам: Лоретта продиралась все дальше и дальше, а потом нагнулась и одним махом сорвала колосок, взметнув облачко тончайшей золотистой пыли, тотчас растворившейся в воздухе мириадами блесток. Вдалеке маячил ее дом – он громоздился глыбой посреди этого волнующегося океана. Она понимала – скоро надо будет собраться с духом и возвратиться туда, и все из-за призраков, блуждавших ночами по равнинам, – мрачных существ, возникавших ниоткуда и с давних пор нагонявших страх на обитателей ее родного Канзаса. Да она и сама совсем недавно видела, как одна такая тварь шла на нее, когда она стояла у крыльца, охваченная почти пьянящим чувством, что та уже почуяла запах ее крови.
Впрочем, ей ничего не угрожало, покуда солнце не закатится за горизонт, к тому же она очень любила особую атмосферу, венчающую мгновения, когда день переходил в ночь, предоставляя страху царить на земле. В эти самые мгновения умиротворенного созерцания, навеваемого очарованием первых сумерек, она старалась совсем не думать о трупах, которые порой находили поутру на обочинах дорог в таком состоянии, что даже близкие родственники не могли их опознать.
Лоретта больше не слушала предостережения. Она день за днем старалась испытать свою волю к свободе, чтобы ощутить каждой клеточкой тела легкую дрожь от грядущей опасности.
Над головой у нее, звонко шурша крыльями, пролетели козодои – штук десять. Она провожала их взглядом, пока они не спикировали за крытое гумно, пламеневшее в меркнущем свете дня. Хлестая по воздуху пшеничным колоском, она шла и шла, чувствуя иногда, как мошкара липнет к ее икрам, и повернув голову в сторону зернохранилища, – его темные очертания уже проглядывали в нескольких километрах дальше.
Скоро и они исчезнут, как этот мир, вновь брошенный на алтарь жестокости.
Солнце на западе почти целиком завалилось за отцовские поля. Она повернула назад и уверенным шагом вышла на дорогу к дому, ступая босыми ногами по теплой, белой, как песок, земле и глядя на клубы дыма, поднимавшиеся из трубы и доносившие до нее приятный запах сгорающего дерева.
Вдалеке послышался глухой, назойливый сигнал тревоги, обращенный к запоздалым беспечным путникам. Лоретта пошла быстрее; по небу метались птицы, летучие мыши подстерегали…
Когда Лоретта подошла ближе, в окне зашевелились шторки, – она улыбнулась, догадавшись, что это отец поджидает ее с обозленным сердцем, готовясь в очередной раз отчитать ее за то, что шлялась допоздна бог знает где, наплевав на опасность.
И лишь приблизившись к ступенькам крыльца, она вдруг с изумлением поняла: там, за оконным стеклом ее комнаты, был кто-то другой – чужак, весь перепачканный черноземом и глядевший на нее глазищами, которые полыхали, как кузнечные горны.
Лоретта Грир проснулась внезапно – и подскочила так резко, что едва не скатилась со своего края кровати. Разум ее был затуманен – она села и взяла себя в руки, хотя в ушах все еще отдавался шум колышущегося пшеничного поля.
Сон. Всего лишь сон.
Только-только настала полночь. Джордж все так и спал, растянувшись на животе. Лоретта поднесла руку ко лбу и снова легла, стараясь успокоиться, но во тьме под веками по-прежнему мелькали четкие картинки из сна. В молодости она любила зарисовывать в кожаную тетрадку воспоминания из своих снов, но сейчас ей хотелось поскорее забыть видение, как и все прочие кошмары, которые одолевали ее последнее время, мешая заснуть. Чтобы как-то отвлечься, она стала перебирать в памяти все, что ей предстоит сделать после того, как Джордж отправится на работу: первым делом – разобраться с ежемесячными счетами, потом – съездить в город за покупками, а еще повидаться с Джуди в маленькой кофейне, недавно открывшейся рядом с муниципалитетом, и, наконец, по возвращении домой – запечь баранью ножку, купленную в начале недели в «Уол-марте»
