– Ненавижу это время года, – говорит Рэйчел. – Прости, Сьерра. Понимаю, что тебе уже надоело об этом от меня слышать, но факт остается фактом.
Фасад школьного здания на дальнем конце лужайки окутан утренним туманом. Чтобы не ступать по мокрой траве, мы не сходим с бетонной дорожки, но Рэйчел жалуется не на погоду.
– Не надо, прошу, – отвечаю я. – А то я снова разрыдаюсь. Мне бы только протянуть эту неделю без…
– Но это даже не неделя! – восклицает она. – А два дня! Два дня до Дня Благодарения, и вот ты снова уезжаешь на месяц. Даже больше, чем на месяц!
Не замедляя шага, я обнимаю ее за плечи. Хотя уезжать и проводить каникулы вдали от дома приходится мне, а не ей, ведет она себя так, будто при этом не мой, а ее мир переворачивается с ног на голову. Ее хмурое лицо, скорбно опущенные плечи – все это ради меня. Чтобы знала: по мне будут скучать. И каждый год я благодарна ей за это представление. И, хотя мне нравится место, куда мы уезжаем на каникулы, прощаться всегда нелегко. Знать, что мои лучшие друзья считают дни до моего возвращения, заметно облегчает расставание.
Я показываю на слезинку в уголке глаза.
– Видишь, что ты натворила? Я снова реву.
Утром, когда мама везла нас в школу из питомника рождественских елей, небо было почти ясным. В питомнике трудились рабочие, спиливали выросшие за год деревья; далекий визг их бензопил звучал, как комариный писк.
Туман обступил нас, когда мы спустились в низину. Он тянулся до самого города вдоль маленьких ферм и шоссе, соединяющего два соседних штата, и приносил с собой традиционный запах праздника. В это время года весь наш маленький городок в Орегоне пахнет свежеспиленными рождественскими елками. В другое время его пропитывают запахи сладкой кукурузы и сахарной свеклы.
Рэйчел придерживает створку двойной стеклянной двери и провожает меня до шкафчика. И сует мне под нос свои красные часики с блестками.
– У нас еще пятнадцать минут, – говорит она. – Я замерзла и вся закоченела. Выпьем кофе, пока звонок не прозвенел?
Директор школьного театра мисс Ливингстон без обиняков рекомендует ученикам пить как можно больше кофе, чтобы мозги работали и тексты лучше запоминались. За кулисами всегда стоит полный горячий кофейник. Рэйчел – главный художник по декорациям; ей в любое время дня и ночи открыт доступ в актовый зал.
В выходные состоялся последний показ школьного мюзикла – ставили «Лавку ужасов»[1]. Декорации начнут убирать лишь после каникул, и включив свет, мы с Рэйчел сразу видим их. А еще Элизабет – та сидит на сцене между прилавком цветочного магазина и громадным растением-людоедом. Увидев нас, она выпрямляется и машет нам рукой.
Опережая меня, Рэйчел шагает к сцене.
– В этом году мы решили подарить тебе кое-что. Возьмешь с собой в Калифорнию.
Я следую за ней мимо рядов пустых мягких красных кресел. Они, верно, хотят, чтобы в последние дни я все время ходила в слезах. Поднимаюсь по ступенькам на сцену. Элизабет поднимается, бежит ко мне и обнимает.
– Я была права, – шепчет она Рэйчел поверх моего плеча. – Говорила же – заплачет.
– Ненавижу вас обеих, – бормочу я.
Элизабет вручает мне два подарка в блестящей серебристой рождественской бумаге, и, кажется, я знаю, что внутри. На той неделе мы заходили в сувенирную лавку в центре, и я видела, как они разглядывали фоторамки, по размеру весьма подходящие к таким коробкам. Присаживаюсь, чтобы развернуть подарки, и облокачиваюсь о прилавок, где стоит старинный металлический кассовый аппарат.
Рэйчел садится по-турецки напротив, и наши колени почти соприкасаются.
– Это против правил, – замечаю я, поддевая пальцем сгиб оберточной бумаги на первой коробке. – Подарки дарим лишь после моего возвращения.
