– Посмотри, дорогой, как здесь легко исправить тройку на пятёрку, – мачеха наклонилась и приобняла отца за плечи, мягко прижалась грудью к его широкой спине, показывая мою метрику. – Обрати внимание, вверху у троечки совсем нет закругления. Одна маленькая чёрточка, и Александре завтра исполнится не девять лет, а семь!
– Дорогая… – начал отец, тяжело вздохнув.
Он, едва ли не жалобно, немного виновато покосился на меня, тихо стоящую в углу кабинета, у выхода, будто, этим взглядом заранее просил прощения за то, что собирается сделать. Его высокий лоб перерезала страдальческая складка. Однако, мне трудно было ему посочувствовать.
Я была зла на отца. Сейчас, в свои почти девять лет, я уже многое понимала и не могла простить ему того, что после смерти моей мамы он привёл в наш дом эту мерзкую женщину. В то же время, мне было жаль его. С этой лицемерной злюкой папа, словно, потерял себя самого и попал в вечное рабство к настоящей мегере.
– Сделай это, милый! Я уже приготовила похожие чернила. Вот. Тогда возраст Александры станет подходящим для поступления в столичный институт для благородных девиц! – перебила мужа мачеха. – Мой отец сможет похлопотать, у него есть знакомство в попечительском совете. На обучение принимают девочек от пяти до семи лет. Она мала ростом и худа, вполне сойдёт за семилетнюю.
Эта страшная женщина избавляется от меня! Накануне днём я случайно подслушала тайный разговор мегеры с её отцом, который приезжал к нам со своим обычным воскресным визитом. Мой неродной дедушка, как и мачеха, только внешне выглядел таким же респектабельным и добрым. После того, как у меня три года тому назад родилась сестра, а год назад – брат, он навещал нас еженедельно. Обычно для этого, возвращаясь после воскресной службы из храма, по дороге к себе домой, он делал небольшой крюк.
Дед всегда появлялся с гостинцами или игрушками для всех троих детей. Я должна была низко приседать и благодарить его за свой подарок. Казалось бы, какой добрый дедушка! Но…
Несмотря на то, что я всякий раз, также, как и его родные внуки, оказывалась одарена, в моей душе отнюдь не было благодарности. Стыдно в этом признаваться, но эти визиты пробудили в моей душе противные ростки зависти. Кроме того, они меня заставляли лицемерить.
Невозможно было не позавидовать в тот раз, когда сестра получила роскошную куклу в нарядном розовом платье, а мне досталась тяжёлая толстая книга «Правила хорошего поведения для девочек». Которую, к тому же, мачеха часто заставляла меня часами читать и перечитывать вслух, стоя на коленях, в наказание за какой-нибудь мелкий проступок.
Или, к примеру, я никогда не любила повидло, но дедушка часто преподносил мне в качестве вкусного гостинца пирожок с этим гадким повидлом, в то время как сестра, а в последнее время, и брат, получали фигурные леденцы на палочке! Хуже всего, что первые два раза за выброшенный подаренный пирожок меня выпороли розгами. Мачеха такой негодной девчонкой меня перед отцом выставила, что он просто не мог не назначить наказание: и неблагодарная я деду, и неуважительная к старшим, и не ценящая продукты и труд людей, и… Да разве всё упомнишь! Во избежание повторения подобного, после, я каждый раз вынуждена была съедать все изделия с повидлом, которые приносил и с нежной отеческой улыбкой вручал мне этот мерзкий дед.
Однажды, думая о нём, я поразилась тому, сколь изобретательным он был! За все три года смог не обрадовать меня своим подарком ни разу, даже на чуточку.
Но горше всего мне было, когда я получила от него очень красивые сапожки. Я, накануне, когда мы с семьёй были на ярмарке, увидела их в лавке у приезжего купца и очень просила отца купить. Папа задумался. Купец заломил приличную цену, но уж очень я просила. Тут брат, который был на руках у мачехи, сильно раскапризничался, и мы спешно отправились домой. Уже дома отец пообещал мне, что сходит на ярмарку в воскресенье и купит мне эти сапожки. И тут их приносит дед!
