– Дрянная девчонка, это что? Это что, мать твою, я тебя спрашиваю?!
Аня вжалась в угол, стараясь казаться меньше и незаметнее, чем есть. Мать проснулась с больной головой после очередной попойки, и если с ней не спорить и не отвечать, то она быстро успокоится.
– Да ты чуть всю квартиру не сожгла, мерзавка!
Мама ударила полотенцем по лицу, почти не больно. Впрочем, Аня прекрасно понимала, что заслужила. Готовить у нее всегда получалось из рук вон плохо, но сегодня выходные. Это в будни она может бесплатно есть в школе как малообеспеченная, а вот в выходные приходиться готовить себе самой, мать обычно еще с пятницы уходит в загул и довольствуется той закуской, которую приносят собутыльники.
Вот и в этот раз Ане с картошкой не повезло. Сама виновата, надо было варить – это проще. А тут ей захотелось жареной. Запах был такой, что даже мама, еще не до конца отошедшая после вчерашнего, проснулась.
– Дура, всю сковородку испортила! И в кого только ты никчемная?! Уж явно не в меня. Я в четырнадцать уже умела готовить! Полы – весь дом мыла! Матери помогала! А ты?! Тунеядка, дома палец о палец не ударишь! Да ты посмотри только на себя! Ты когда последний раз свои патлы расчесывала? А ну заплетись!
Аня чуть расслабилась. Кажется, гроза миновала, и мама уже забыла про картошку, сев на своего любимого конька – Анину внешность.
Из ее рассказов девочка знала, что та в молодости была красавицей, первой в своем классе. Это уже потом, пытаясь прокормить дочь, от усталости, бесконечных подработок и алкоголя, которым женщина пыталась снимать накопившийся стресс, ее глаза и волосы потухли, кожа испортилась, появились морщины.
Аня пошла в отца – проклятого предателя, бросившего беременную девятнадцатилетнюю девушку на произвол судьбы. Белые волосы, чересчур длинный нос, бледная кожа и крупные черты лица. Страшилище, да и только.
– Позорище! – вынесла вердикт мать и повернулась к холодильнику. – Так, а где моя бутылка?
– Какая бутылка? – неправдоподобно высоким голосом переспросила Аня.
– Дрянь! Воровка! Тут была непочатая бутылка, куда ее дела?
– Я не брала, – поспешно выпалила девочка, слишком поспешно.
– Ах, ты!..
Неожиданно мама схватила ее за руку, тряхнула что было силы. Голова непроизвольно запрокинулась, ударяясь о стенку. Аня взвыла от боли, но это только еще больше раззадорило женщину.
– Не устраивай мне спектаклей, я не потерплю воровку в своем доме!
– Я правда не брала, ты, должно быть, забыла, что выпила ее вчера.
– За идиотку меня принимаешь! Куда ты ее дела? Сама, небось, пила? Ах ты дрянь, алкоголичка малолетняя!
– От алкоголички слышу! – не выдержала Аня, и в этот момент тяжелая рука матери отвесила ей звонкую пощечину.
Щеку ожгло огнем, к глазам подступили слезы.
Но, видимо, этого было мало, женщина схватила девочку за ухо и, словно желая сделать больнее, повела ее за собой, по дороге выкручивая ухо.
– Будешь сидеть в кладовке в темноте, пока не вернешь украденное!
– Нет, – страх холодной удушливой волной затопил сознание. Больше всего на свете Аня боялась тесноты и темноты, даже не столько темноты, а неспособности видеть, когда вокруг напирают стены. Ей часто снилось, что она слепнет, и потом оказывалось, что это и не слепота вовсе, а просто она лежит одна в закрытом гробу, и никто не слышит ее криков о помощи. Она просыпалась с громко стучащим сердцем, дрожа от не отпускающего ужаса, долго потом лежала, не в силах уснуть, предчувствуя непреодолимую угрозу. Мама об этом ее детском страхе прекрасно знала и часто пользовалась, запирая в кладовку и подкладывая тряпки под дверь, чтобы внутрь совсем не проникало света.
– Я верну, верну! Отпусти!
Мать ослабила хватку, Аня рванула в коридор, где она спрятала бутылку, в осеннем сапоге, хранящемся в шкафу.
