Лошадь тащилась по дороге, еле-еле переставляя ноги. Копыта почти не оставляли следов на твёрдой иссушенной земле.
Послеполуденное солнце и не думало прятаться за редкими облаками.
Ленду́н не встретил ни единого путника за последние несколько часов, с того самого времени, как выехал за пределы Марцкого уезда.
Впрочем, наверное, не стоит удивляться: народ в окрестных деревеньках сегодня предаётся безделью, отдыхая после завершившейся позавчера Кахницкой ярмарки. Вчера дорога, без сомнения, была забита повозками, мулами и волами, не говоря уж про пеших людей. Распродав свои товары и под завязку набрав чужих – хотя тут уж кому на что хватило – все торопились убраться по домам, разложить харчи по ларям, перемерить обновки, одарить детвору игрушками да лакомствами.
Он сам-то торговище пропустил, задержавшись на постое у пастыря (а правду говоря, у его премиленькой дочки), вот и ехал в Кахниц, к воеводе, только теперь. Но оно, может, и к лучшему: хоть решат всё без суеты, не отвлекаясь.
В лицо дохнуло прохладным ветерком, несказанно приятным в такую духоту. Парень оживился, вскинул темноволосую голову, отёр пот со лба. Синие глаза выхватили слабое мерцание за близлежащим леском. Вода…
Озерко, пожалуй, какое-то, или ручей… не всё ли равно…
Он потянул поводья, заставив коня сойти с наезженной дороги, и пришпорил его, направляя к деревьям. Животное недовольно зафыркало, задёргало головой, но подчинилось.
Через пару минут они уже были на опушке.
Редкие поначалу тени постепенно сгустились, принося долгожданное освобождение от жары, пусть и ненадолго: буковые заросли оказались довольно узкой рощей, огибавшей, как он и предположил, маленькое озеро, футов пятисот в поперечнике.
Лендун буквально слетел с лошади и кинулся к воде, на ходу сбрасывая одежду: вмиг и потёртые штаны, и пропотевшая полотняная рубаха, и расшитый жилет, и сапоги легли на берег неряшливой кучей. Путешественник немедля нырнул в прохладные волны с головой, уверенно рассекая воду размашистыми гребками, проплыл почти треть озера и вернулся обратно. Нехотя выбравшись на землю, Лендун убедился, что конь на месте. Отличная всё-таки зверюга, ничего не скажешь: вон как Жи́мбарь его обучил – без хозяина пить не станет. Парень подошёл ближе, огладил крутой вороной бок. Фирс снова зафыркал, кося тёмно-сизым глазом.
– Потерпи, дружок. Чуть позже напою. А там ещё часок и в Кахнице будем. Чай воевода ячменя не пожалеет, а? Барон-то выписал нам полное содержание. Неплохо, что скажешь?
Переливчатый смех, внезапно раздавшийся откуда-то из-за спины, заставил его вздрогнуть. Мокрая кожа покрылась мурашками.
Кляня себя за такую неосмотрительность, Лендун резко обернулся, выхватывая из приседельного мешка длинный кинжал.
Глаза упёрлись в груду валунов, небольшим мыском вдававшуюся в озеро. Девичье хихиканье доносилось именно оттуда.
Не обнаружив вокруг никого, кто бы собирался на него напасть, юноша, продолжая озираться, быстро натянул одежду и осторожно, с оглядкой, направился на странно манящий звук.
За обточенными водой и временем камнями его взору открылась неожиданная, но чудесная картина.
На мелководье сидела, плескаясь и хохоча, прекрасная полуобнажённая девушка. Длинные светлые волосы искрились под лучами солнца. Кожа, едва тронутая загаром, казалась гладкой как у статуи. Хотя за последнюю это существо бы никто не принял: слишком уж она была живая.
Лендун судорожно сглотнул, остановившись, как вкопанный, не в силах произнести и слова. Просто стоял и смотрел, как по юному телу стекают прозрачные капли, как трепещут на ветерке соломенные пряди.