Машина остановилась у подъезда старой кирпичной пятиэтажки. Вышедший из неё мужчина с недоумением осмотрелся вокруг. Таких районов он в своей жизни ещё не видел, хоть и был коренным Москвичом. В принципе, мужчина знал, что тот, к кому он едет, живёт «в старом фонде», но ожидал очутиться в одном из типичных мрачных районов массовой застройки начала века – безликие 25-30 этажные «человейники» и сейчас оставались самыми доступными и востребованными на столичном рынке недвижимости.
Но то, что предстало перед глазами Ивана Белова, а из машины вышел именно он, поражало воображение. Тут был неведомым образом уцелевший квартал древних пятиэтажных домов, некогда носивших непочтительное название «Хрущёвки». Надо признать, за годы дома лучше не стали. Сложенные из дешёвого силикатного кирпича стены пестрели выщербинами, окна в квартирах были, как правило, из не слишком хорошего пластика, а торчащие из стен узенькие балкончики вызывали страх при одной мысли, что на них можно выйти и не рухнуть вниз.
И, тем не менее, адрес был тот самый. Именно в этом заповедно-неблагополучном районе обитал тот, кого он искал. Войдя через обшарпанную железную дверь в грязный подъезд, Иван поднялся по лестнице на четвёртый этаж и остановился в задумчивости на узенькой лестничной площадке: квартир на этаже было три, и таблички на дверях отсутствовали. По счастью, на помощь пришёл слух.
Из-за одной из дверей доносился дребезжащий звук гитары и не слишком складное пение. Прислушавшись, Иван разобрал слова, из которых явствовало, что он пришёл к своей цели. За дверью мужской голос под гитару надрывно выводил явно бардовское:
Душа моя в мире пленница,
И мука твоё платье белое!
А чувство моё не изменится,
Поскольку оно слишком зрелое!
И может быть это странно,
Но я люблю всё сильнее!
Ведь я из рода Кехано
А ты моя Дульсинея!
Я из рода Кехано,
А ты моя Дульсинея!
Текст песни отлично согласовался с оперативной информацией, и Иван из всех сил забарабанил в обитую облезлым дерматином дверь, начисто лишённую звонка.
Да, это, несомненно, был он! Хотя в представшем перед Иваном заросшем недельной щетиной помятом мужике с красными глазами трудно было узнать подтянутого лётчика-космонавта.
– Привет, друже! – произнёс хозяин. – Вот уж кого не ждал увидеть, так это тебя. Ты как? Сам, или Контора прислала? Впрочем, Конторе я больше неинтересен – кому нужен лётчик в мире без космоса и даже атмосферных полётов?!
И столько было горького отчаяния в этой фразе, что Иван понял – девушки девушками, но по-настоящему друг скорбит о потере любимого дела, которому посвятил всего себя без остатка.
– Здравствуй, Лёш! Плохо выглядишь. Знаешь, сперва, хотел просто поболтать, но посмотрел на тебя, и понял – говорить надо всё сразу, как есть. Считай, что получил повестку. Ты снова нужен, причём в своём первом, и как подозреваю, главном качестве – как классный истребитель.
Судорожно сглотнув, хозяин сделал приглашающий жест и оба прошли в небольшую, но уютную комнату. Пригласив Ивана подождать пару минут на диване, Алексей удалился в ванную, приводить себя в порядок. Прохаживаясь по комнате, Иван с удивлением понял, что знал о товарище, ставшем после полёта на Марс, настоящим другом, не так много. Только настоящее, подлинное жилище способно рассказать о человеке такое, что сам он никогда не расскажет.
Вот и тут: крохотная двухкомнатная квартирка, из тех, что справедливо называют хрущёбами. Когда входишь в подобное жильё, ожидаешь увидеть грязную берлогу опустившегося алкоголика, а на самом-то деле! Центральное место в небольшой, но уютной комнате занимал большой круглый стол, застеленный старой, но очень красивой скатертью с кистями, свисающими до середины ножек. На низком потолке люстры не было. Освещение обеспечивали живописно повешенные на стены кованые бра.