Глава 1
Апрель 1897 – Май 1897
Город Хотимск. История моих родителей
Открылась дверь пекарни, и вошёл покупатель. Подумаешь? На самом деле? Что случилось? Велико ли событие? Нет. Всего лишь, пришел соседский парень Хаим[1] и хочет купить баранки[2]. Вот и всё!
Правда, уплатил он деньги не за простые, а за сдобные баранки, а молоденькая продавщица, Ревекка[3], старалась выпечь-поджарить пару-тройку «особых» баранок для «желанного» покупателя, ведь не зря же она была пекарем высшего разряда. И ведь была тому причина. В своих мечтах она видела его в «трёх» лицах – жениха, мужа, и отца их будущих детей. И пока она выбирала да упаковывала баранки, они обменивались отдельными, условными, только им самим известными, шифрованными словами и договаривались о встрече. Получив свою «покупку» и почувствовав тепло её рук, Хаим, счастливый, пошёл домой.
Следует добавить, что разговаривали они между собой на языке идиш[4], а не на иврите[5], который использовался тогда только для «общения с Б-гом».
Как вы, наверное, уже догадались, то были мои «будущие» родители. И звали их: Хаим Моисеевич Фейгин[6] и Ревекка Лейбовна Головичер[7].
Оба они – уроженцы города Хотимска[8] Могилевской[9] губернии. Здесь они жили и росли, на одной улице, почти рядом, всего-то через пять домов. Сперва они просто дружили, потом, когда подросли, повзрослели, и полюбили друг друга. Да полюбили не на шутку, а всерьез.
Хаим-ка – так ласково звали моего будущего отца в семье Головичер. Он просиживал там почти всё свое свободное время. Вместе со своим ровесником, их старшим сыном Абрамом[10], он «разбирал» Талмуд[11], а в субботние и праздничные дни они «прихватывали» ещё и поздние вечера. Бывало, что и сам Лейб[12] Меерович Головичер, отец моей будущей матери, во время занятий подходил к смышлёному пареньку и объяснял ему сложные «куски» текста.
Пока мой будущий отец ходил покупать горячие сдобные баранки в пекарню моего будущего деда, всё было в порядке. Никто ни о чем не знал и не догадывался. Мои будущие родители держали ВСЁ в секрете.
Не шла на ум рекруту[13] работа у столярного верстака[14] в доме отца. Впереди у парня призыв[15] в царскую армию. Будущая невеста согласна ждать его пока он отслужит эти долгие четыре[16] года.
Через много лет, бывало, отец рассказывал нам, детям, о годах своей юности, когда он работал столяром в мастерской, что была в их доме, наравне со своим отцом Моисеем[17], старшим братом Лазарем[18], да младшими братьями: Яковом[19], Самуилом[20], Давидом[21], Исааком[22].
Самому младшему брату, Илье[23], было тогда всего двенадцать лет, своего верстака он ещё не имел, был у всех своих взрослых братьев «на подхвате[24]». От всех верстаков, а их было шесть, он убирал стружки[25], обрезки, остатки досок и бруса. Доски и бруски, что были «лишние на сегодня», он собирал и уносил в сарай, чтобы сохранить их «впрок». Обрезки, годные в дело «на сегодня», он укладывал отдельно, в стопку, для дальнейшего их использования. Обрезки же, «совсем» не годные в «дело», складывал, вместе со стружками, возле печи, на топку. Бывало и такое с пареньком, натаскается стружки, устанет, и, во время «взрослого» перекура, в стружках же и уснет.
Мой дедушка, Моисей Фейгин, когда сыновья подросли и стали работать самостоятельно, перестал работать сам и стал заниматься только приёмом заказов и обеспечением материалов. Сейчас очень трудно представить себе, что это был за «адский» труд – иметь дело с заказчиками того времени. Всем заказчикам надо было выполнить заказ, причем, без чертежей, заказчик просто покажет пальцем на изделие, стоящее в мастерской и… делай по нему. Делали и сдавали.
