Книга Евгения Кирьянова выходит за рамки известных исследовательских и литературных жанров, и само это обстоятельство вначале способно озадачить. Поскольку тексты этого автора оперируют традиционной философской терминологией, их можно с достаточным основанием отнести к дисциплинарному полю философии. Однако современная философия давно превратилась в одну из частных наук наряду с другими, и соответственно приобрела форму сугубо научного – объективистского – дискурса. Но автор этой книги, поднимая философские по своей сути вопросы и предлагая попытки их решения, стремится оставаться в том пространстве, в котором мыслили и творили философы древности, выходившие за пределы дискурсивной рациональности или, по крайней мере, дополнявшие ее спекулятивно-интуитивным постижением.
Поэтому данная книга, как и другие работы Е. Кирьянова, отличается от научных монографий и законченных философских систем, представляя собой совокупность достаточно объемных фрагментов, скрепленных воедино общностью замысла, стоящего за текстами.
Данные тексты – комментарии автора к одному из наиболее таинственных и труднопонимаемых средневековых суфийских трактатов – «Тавасину» Мансура ал-Халладжа. Уникальность Тавасина в том, что в нём зафиксировано самое фундаментальное противоречие существования человека как феноменально самостоятельного сущего, но, несмотря на это, состоящего в неотменимых отношениях с Ал-Хакк (Истиной). Эти отношения имеют форму парадокса, задаваемого Ал-Хакк для испытания творения и преподания ему метафизического урока.
Быть отдельным от Ал-Хакк существом и при этом в какой-то мере обладать Знанием Истины, а следовательно, стремиться к Ал-Хакк, – парадоксальное, неразрешимое состояние. Ищущий может не осознавать этой парадоксальности, когда он достаточно дистанцирован от Ал-Хакк и невозможность приблизиться еще не воспринимается им как трагическая проблема. Но при значительном приближении трагичность ситуации и ее неразрешимость средствами логики в рамках отдельного существования становятся очевидными.
Е. Кирьянов в комментариях к Тавасину преследует цель вскрыть и показать парадоксальность бытия сущего в лучах света Единого, о которой свидетельствует Ал-Халладж. Метафизические истины, на которые указывает Тавасин, не поддаются пониманию на основе обычной логики. Стремящийся к разрешению ситуации в рамках сохранения отдельности конечного сущего разум останавливается перед непреодолимой преградой логико-онтологического парадокса.
Логическая недостаточность заставляет разум ходить кругами и встречаться каждый раз с преткновением на пути Знания Истины. Аль-Халладж символически описывает это движение образом Иблиса-Азазила. Это архетип грешника и в то же время образ предельно монотеистического ума, зацикленного на знании Единого. Утверждая предельный Таухид, Иблис не может выйти из замкнутого круга противоречия, когда ему приказано поклониться Человеку. Это становится его преткновением и провалом испытания, возложенного на него Абсолютом: «Это было испытание. Не повеление» (Халладж. Тавасин. С. 72).
Однако логический парадокс – ключ, не открывающий все двери к Истине, но хотя бы допускающий к порогу в притвор храма. То преткновение, с которым сталкивается человек на пути к Истине (Ал-Хакк), имеет своим прототипом изначальное преткновение Иблиса. И Иблис, и Халладж – в ситуации предельного Таухида (последний выражает ее дерзким – «Я Истина») – обречены навечно остаться в границах замкнутого круга, ибо Ал-Хакк, его сверхлогическая Истина – по ту сторону.
