– Все, не могу больше, – вздохнула я, опрокидываясь на спину и облегченно раскидывая руки в сторону. – Никогда не думала, что просто смотреть внутрь себя настолько утомительно.
«Это ничего, – довольно проурчал у меня в голове голос Рэна. – Ты всего пару дней мучаешься, а я, считай, двадцать лет так жил. Ни лап, ни хвоста – только тьма и собственный голос, звуки которого очень быстро начинают раздражать».
Я зажмурилась, чтобы солнце не так ярко светило в глаза, и зарылась пальцами в шелковистую траву. Погода на острове милорда Эреноя всегда была ясной и теплой, так что с его молчаливого разрешения мы проводили тут гораздо больше времени, чем в Школе.
– Ты в последние годы сидел в картине и мог хотя бы чувствовать. А там вообще ничего не ощущается, и это здорово угнетает.
«Понимаю».
– Зато я ничего не понимаю, – снова вздохнула я и, перевернувшись на бок, уставилась на развалившегося чуть поодаль дракона. – Эх, если бы лорд Эреной соизволил объяснить, зачем это надо! Но он, как всегда, считает, что я сама должна догадаться. А я опять туплю.
Рэн, потянувшись всем телом, сладко зевнул.
«Ты несправедлива к себе – за несколько месяцев у тебя получилось достичь того, чему многие инкубы учатся по нескольку лет. Ты стала сильнее. Тебя сложнее застать врасплох. И даже защита уже не похожа на решето, как первое время».
– Лорд Эреной все равно пробивает ее на раз, – поморщилась я, после чего неохотно поднялась и, присев на подставленную лапу, уставилась в мудрые, все понимающие глаза. – Ну что я делаю не так, Рэн? Что я должна увидеть?
«Это всего лишь упражнение, Хейли. Отдохни, успокойся, а потом попробуй снова. Помнишь, как ты с камнем мучилась?»
Я невольно улыбнулась.
Да, в тот раз я больше седмицы провозилась, прежде чем сообразила, как заставить его двигаться. Но тогда я понимала, чего от меня хотят. А теперь не требовалось ни представлять, ни думать, ни пытаться воздействовать на окружающий мир, и это потихоньку подводило к мысли, что процесс моего обучения вернулся на то же место, с которого начался.
– Мне очень трудно ничего не делать, – призналась я, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. – Когда видишь, к чему стремиться, то волей-неволей ищешь пути решения, стараешься, размышляешь. И даже если цель кажется недостижимой, рано или поздно ты все равно до нее доберешься. А я уже который день топчусь на месте и, что самое ужасное, не знаю, в каком направлении двигаться!
«А что ты видишь, когда закрываешь глаза?»
– Темноту.
«И все?»
– Да, – печально кивнула я. – Как будто снова оказываюсь в той комнате с пирамидой. Только никакой пирамиды там уже нет, да и свет включить не удается.
«Откуда ты знаешь, что это именно комната?»
– Я чувствую, что там есть стены. Но всякий раз, когда пытаюсь до них дотянуться, у меня ничего не получается.
«Тебя что-то ограничивает?» – полюбопытствовал дракон, снова прикрывая веки.
– Нет. Я могу двигаться, но стоит мне только пройти определенное расстояние, как комната начинает перемещаться. И стены уплывают ровно на столько шагов, сколько я сделала, будто меня привязали к центру невидимыми веревочками.
Рэн задумчиво выпустил из ноздрей белое облачко дыма.
«Там есть кто-нибудь еще?»
– Нет, – покачала я головой. – Считай, то же самое состояние покоя, только я порхаю не снаружи, а внутри собственной головы. И темнота в ней похожа на очень плотный туман – издалека вроде кажется густым как кисель, а если тронуть – в руке пусто.
«Кажется, теперь я понимаю, почему люди все время говорят: чужая душа – потемки».
– Еще неизвестно, какой мрак живет в тебе, – хмыкнула я, легонько хлопнув ладонью по могучей лапе. – Но даже если моя душа темная, как бабушкин чулан, уж представить я могу что угодно. От дерева до какой-нибудь зверушки.
