Слишком затянулась зима в этом году. В прошлом-то даже в начале апреля снег лежал, но об этом все, конечно, забыли, и теперь только ленивый не бормотал хмуро: «Вот, мол, весна тебе – середина марта уже, а с неба всё сыплет и сыплет, на термометре до сих пор минус». Но вот Лёху погода совсем не заботила. Автопилот уверенно вёл его домой, сквозь колкий снег в лицо, по скользким раскатанным колеям запорошенного растрескавшегося асфальта. Трезвый человек уже упал бы не раз и не два, и что-нибудь обязательно сломал бы себе, но все знают, кого, кроме детей, хранит Бог. Лёха как раз и был пьяницей. От холодной бани Светки Хомушки, где чаще всего все и выпивали – её старуха-мать ещё держала оборону, и алкашей на порог коттеджа не пускала, до Лёхиного полуразвалившегося, когда-то крепкого и справного дома было всего ничего – половина улицы. Он шёл по непредсказуемой траектории и совершенно ни о чём не думал. Вероятно, мысли и проносились в его голове, но ухватить какую-то из них он уже был не в состоянии.
Уже перед самой тропинкой к калитке Лёха всё-таки поскользнулся. Хрустко упал, крякнул, встряхнул головой, сфокусировался. «Вот.. Вот, пришёл. А там-то что подвывает, а?» Он вслушивался в темноту, вглядывался. На карачках переполз на другую сторону дороги. Он жил прямо напротив церкви и звук явно шёл от огромных кованых ворот. Лёха даже не пытался встать – в глазах начинало двоиться, и такая игра с самим собой, интересными ощущениями и странным воем и лязгом ему даже нравилась. На площадке перед церковью стоял большой «Мерседес», тускло освещённый фонарём. Внутри кто-то сидел, но Лёху это не интересовало, он уставился на ворота. Вцепившись в них, поскуливая и сильно дрожа всем телом, странный худой мальчишка лет десяти грыз стальные прутья решётки. Лёхе стало жутко. «Мандец, белка.. Предупреждали же, тыщу раз говорили – не берите у цыган самогон, они туда всё сливают. Точно, всё. Как там остальные-то?..». Он с трудом поднялся на ноги и, неожиданно для себя разогнавшись, перескочил дорогу, забежал в незапертый свой дом и завалился на расстеленную кровать.
Утро нового дня ничем не отличалось от предыдущего – опухшее лицо, щетина, перегар. И головная боль. Лёха умирал от неё в очередной раз, чтобы, похмелившись, воскреснуть и оттаять. Вчерашние события в голове никак не отпечатались, просто припоминалось что-то смутное, но не слишком важное. Лёха приподнялся, осмотрелся. «Ё!.. В ботинках улёгся.. Грязи-то сколько, мать её..». Снег с грязных подошв стаял на и без того грязное покрывало. «Хорошо хоть, бухой был, а то бы разделся и замёрз». Он попробовал посмеяться, но тело, вздрогнув, передало судорогу в голову, а та моментально отозвалась чудовищным спазмом. Лёха заскулил, осторожно подтянул колени к животу, сунул руку меж тощих бёдер в двойных спортивных штанах, чтобы согреться и попробовал снова задремать. Но было слишком холодно, за ночь протопленный дом успел остыть, мёрз нос, мёрзли ноги. «Ладно, встаю, встаю», – он заворочался, сел. Покачался из стороны в сторону, потёр лицо. Достал из кармана сломанную сигарету, закурил, прищурившись; перевязал потуже рукав под культёй, встал-таки, подтянул штаны и побрёл в сарай за дровами и углём. За ним, расправив лапы из под какой-то кучи тряпья, затрусил и Костик.
Лёхин кот Костик, в отличие от хозяина, был лоснящимся и упитанным, благо, еду добывал себе сам – доверять в этом деле Лёхе он не мог. Как-то даже притащил огромный кусок варёного мяса – поддержать хозяина. В мясе торчала дорогая мельхиоровая вилка, и Лёха, понимая, что улики за своим товарищем надо прятать, сунул её вместе с мясом глубоко в ящик стола. Вовремя – в дверь ввалилась соседка бабГаля. «Лёха, Лёх?! Это не твой кот у меня мясо упёр? Варилось в кастрюле на кухне летней, я его достала попробовать, на стол положила, только отвернулась – а мяса нету!». Костик сидел, опустив большую голову, у Лёхиных ног и на бабГалю даже не поднял глаз. Лёха всё понял и тут же выдал алиби: «Не, бабГаль, с ним тут уже час зависаем. Похмеляемся!», – он подмигнул соседке и кивнул головой на чайную чашку с самогоном. БабГаля развернулась и вышла, в сердцах хлопнув хлипкой дверью. «Спасибо, брат», – Лёха залез в стол, вынул обратно мясо, отрезал себе маленький кусок, коту отдал большой, вилку выкинул в форточку, прямо в снег. «Будь здоров, Костик!», – опрокинул Лёха в себя чашку, втянул воздух широкими ноздрями и закусил свининой.
