Наступил майский день. Солнце освещало дорогу, по которой мы с дочерью гуляли. В этот день в Бостоне было мало народу. И мы решили дойти до Гарварда. Сегодня выходной, поэтому студентов должно быть не так много.
– Как думаешь, мы встретим наших друзей? – спросила меня Эли, моя дочь.
– Думаю, что хоть одного друга мы увидим, – уверенно ответила я.
В самом Гарварде работает Общество «Мир без единства», учрежденное моим другом Ламбром. Хотя он официально студент, и ему тридцать один год, но он уже многого достиг. И мало кто знает, какие связи есть у него. Даже его брат едва в курсе…
– А Иван будет гулять?
– Я не знаю, Эли.
Иван и есть брат Ламбра. Как многие считают, он второй человек в Обществе. Ламбра устраивает такое мнение. Но сам брат лишь занимается рутинной работой на собраниях и записывает тезисы на них, а также хранит документы всех собраний в сейфе. На этом его обязанности заканчиваются. Он тоже студент, и ему всего двадцать шесть лет, но у него есть задатки мудрости. А вот Ламбр умеет быть лидером.
Мы шли по Массачусетс-авеню мимо городской ратуши Кембриджа. Да, Кембридж – это отдельный город, где и находится Гарвард и Массачусетский технологический музей, но они с Бостоном находится в одной агломерации, и отделяет их лишь река.
Пока мы шли, я задумалась о том, что сейчас происходит. Ведь мир меняется, да, войны закончились. Над ООН теперь властвует Единое Правительство. Все страны могут заниматься внутренними делами, но внешнее сношение идет через ООН, то есть под присмотром Единого Правительства. Конечно, мир приблизился к завершению конфликтов. Но ведь, войны начались, когда начались и конфликты в обществе, в семье. А они все еще есть, и меньше их не стало. Возможно такое, что вся эта энергия выплеснется на мир, как тогда? Да, государства стали заниматься вопросами семьи и культуры. Но когда смотришь вокруг, то едва видишь изменения, произошедшие за все эти годы. Я все еще слышу ругань у соседей, драку бездомных или как люди выбирают сторону своего эго вместо того, чтобы немного помочь другому, хоть и пожертвовать надо чуточку. Сколько лет надо, чтобы все это изменить? И захотят ли люди? Конечно, я согласна на мир в семье, в обществе, в стране и в мире. Я сама пострадала от безумия и войны, ведь мои родители были убиты, а дом разрушен. А потом война забрала еще и дорогого человека, как для меня, так и для дочери – ее отца, а еще война забрала того, кто меня воспитал после трагедии с родителями. Да, у меня остался брат, с которым я смогла эвакуироваться в США. Но мы не виделись с той трагедии в детстве, а лишь узнали друг о друге, кто мы такие, за несколько дней до эвакуации, а тут, когда мы вступили в это Общество, он просто стал редко выходить на связь, хотя мы виделись на собрании. Он говорит, что это для безопасности моей дочери. Внутри себя я верю ему. Но тоска меня достает. Единственный родной человек тут – это моя дочь, а все остальное я оставила в Ливане…
Когда мы подходили к Гарварду, меня остановила дочь.
– Я чувствую, что сегодня будет плохое событие, – так объяснила она свой ступор.
– Ну-ну, – начала успокаивать я ее. – Сегодня прекрасный день, ты разве слышала что-то плохое? Или увидела?
– Нет, но в моем сердце словно камень.
– Может быть, ты устала идти, наверно, я слишком быстро шла, а ты не успевала.
– Да, ты быстро шла, – эли улыбнулась мне.
Когда вопрос был решен, мы не спеша пошли к университету, чтобы посмотреть, не увидим ли мы наших друзей, Ивана и Ламбра.
– Мама, – обратилась ко мне дочь, – почему меня назвали Элианой?
