Посвящается моей маме.
Ах ты, шарик голубой,
Грустная планета,
Что ж мы сделали с тобой?
Для чего все это?
Все мы топчемся в крови,
А ведь мы могли бы…
Реки, полные любви,
По тебе текли бы.
Булат Окуджава.
ЧАСТЬ 1
ХРАНИТЕЛЬ ИЗ МЕЖДУМИРЬЯ
ПРОЛОГ
…Доносившееся из-за высокого частокола пение разбудило любопытство, и оно немедленно высунуло свой длинный нос наружу: что за спевка в ночном лесу? Надо бы взглянуть хоть одним глазком!
Прикинув на глаз расстояние (высоковат заборчик-то – без посторонней помощи не одолеть!), я обернулась к спутнику:
– А ну-ка, подсади! – И уже через пару минут обозревала скрытое до того момента пространство и наблюдала, как в центре круглой площадки священнодействуют люди в длинных белых плащах со скрывающими лица капюшонами.
Подсматривать было страшновато (а ну как заметят?), но любопытство пересилило.
Вот отделились от общего круга двое с объемной ношей на руках.
Передвигались они медленно, так что я, подавшись вперед и до предела напрягая зрение, сумела разглядеть – что, а вернее, кого они опустили на плиту в нише стоящей особняком скалы. Неужто – жертвоприношение?
Тем временем кто-то переместился из круга в центр, воздел руки и обратился к небесам – то ли с воззванием, то ли молитвой? – и в скале вроде бы сам собой вспыхнул огонь.
Забыв о высоте, я спрыгнула вниз, неловко приземлилась и, превозмогая боль в щиколотке, изо всех сил побежала вперед, ускользая от пытавшихся остановить меня рук и молясь об одном: только бы успеть!
Счет шел на секунды, но мне казалось, что время течет медленно, слишком медленно! До скалы оставалось всего ничего, когда окончательно разгоревшееся пламя с жадностью набросилось на сухие ветки и тех, кого угодливо принесли ему в жертву палачи в белых одеждах.
– Как вы посмели?! – задыхаясь от ярости, закричала я
Готовая, если придется, драться, сжала кулаки и развернулась лицом к палачам, но тут вывихнутая нога решила, что с нее, пожалуй, хватит и предательски подвернулась.
Я упала, ударилась головой о твердую землю и провалилась в темноту…
КУКАРЕКИ-РЕКИ-РАКИ
Ночью мне привиделся кошмар, в котором я, спрыгнув с высоченного забора, вывихнула ногу и вроде бы с кем-то подралась.
Сообразив, что видение закончилось, а я продолжаю колотить ни в чем не повинную подушку, перевернулась на спину и прошептала:
– Все хорошо, это всего лишь сон! – Такая уж у меня привычка – в самые непростые моменты жизни разговаривать с собой вслух, чтобы успокоиться. Как правило, помогает. – Излишние впечатлительность – первый признак старости, девушка. В младые-то годы ты, помниться, была покрепче, – попеняла я себе, вытерев мокрые от слез глаза. – Помнишь, как в восемь лет ты наткнулась подбородком на торчащую из земли ржавую железку? Крови было много, а слез – несколько капель, не больше. А в шестом классе, перелезая через старый забор, распорола гвоздем ногу, чуть выше колена – и что? Всхлипнула пару раз, смыла кровь водой из-под крана, залила йодом, залепила ранку пластырем и побежала доигрывать в «казаков-разбойников»!
Драматические воспоминания были прерваны донесшимися из кухни сдавленными ругательствами, перемежающимися какими-то звуками.
– Братишка опаздывает на утренний автобус, – понятливо усмехнулась я.
Так часто бывает: в самый неподходящий момент под руку попадаются совершенно ненужные предметы – причем, чем больше ты стараешься не шуметь, тем старательнее они опрокидываются, бьются или ломаются.
Я прислушалась, опознавая грохот перевернувшейся табуретки, жалобный стук половника, наверняка оставившего в отместку скол на кафеле, обиженный звон рассыпавшейся в мойке стопки тарелок, и мое сочувствие плавно переросло в раздражение: когда же это закончится?
