О могущественный халиф, светило веры и предводитель уповающих на Всевышнего! Призвав меня пред очи свои, ты удостоил ничтожнейшего из людей великой чести, на какую не смеет надеяться простой смертный. История, которую я готов повергнуть к стопам твоего внимания, может показаться тебе воистину удивительной и странной, но она вполне заслуживает того, чтобы быть записанной на роговице человеческого глаза, ибо содержит в себе назидание для тех, кто хочет быть предупрежден, и урок для тех, кто хочет чему-нибудь научиться.
Мое имя, о халиф, Фувад ибн-Аббас, и я родился здесь, в Багдаде, который еще иногда именуют Городом Мира. Мой покойный отец – а его еще многие помнят в Багдаде – торговал зерном, но сам я большую часть жизни занимался тканями, поставляя знатнейшим горожанам дамасские шелка, лучшее египетское полотно и расшитые золотом платки из Марокко. Мое дело процветало, но дух мой был смущен, и утешить меня могла не роскошь, но милостыня, которую я щедро подавал нуждающимся. Ныне, о повелитель, я стою перед тобой без единого дирхема в кармане, но на сердце у меня царит покой.
Аллах – начало всего, но с твоего милостивого позволения, о владыка, начну мой рассказ с того дня, когда я отправился в квартал кузнецов и ювелиров, ибо мне нужно было выбрать подарок для весьма почтенного купца, с которым я вел дела, а знающие люди сказали, что этому человеку мог бы понравиться большой серебряный поднос. Побродив по городскому базару некоторое время, я вдруг заметил в одной из лавок новое лицо. Лавка была довольно большой и находилась на самом выгодном месте, в центре базарной площади. Чтобы занять ее, новому владельцу пришлось, наверное, заплатить немало золота, поэтому я решил зайти сюда, чтобы поглядеть на выставленный товар.
Мне приходилось много путешествовать, о владыка, но еще никогда и нигде я не встречал вещей столь удивительных и редких! У самого входа я увидел астролябию[1]с семью инкрустированными серебром дисками, большие водяные часы, которые били каждый час, а также искусно сделанного из меди соловья, который принимался издавать трели при малейшем дуновении ветерка. В глубине лавки стояли предметы и механизмы еще более диковинные, и я рассматривал их с изумлением ребенка, впервые увидевшего уличного жонглера или шпагоглотателя, когда из неприметной дверцы в дальней стене вышел какой-то старик.
– Добро пожаловать, господин, – приветствовал он меня. – Мое имя Башарат. Чем я могу служить тебе?
– У тебя в лавке выставлены товары, – отвечал я, – каких мне еще не приходилось видеть, а ведь я веду дела с купцами из самых отдаленных уголков мира. Позволь мне спросить, откуда ты взял столь удивительные вещицы?
– Благодарю тебя за твои слова, о господин, – сказал Башарат, – но все, что ты видишь перед собой, сделали в моей мастерской либо я сам, либо мои подмастерья, которыми я руководил.
То, что этот человек отличается столь разнообразными познаниями, изрядно удивило меня. Я долго расспрашивал его то об одном, то о другом механизме или приспособлении и поражался его подробным ответам, из которых следовало, что владелец лавки весьма сведущ в астрологии, геомантии, алгебре, медицине и других науках. Мы беседовали больше часа, и мое уважение и восхищение расцветали, точно роза, согретая утренними лучами солнца, пока Башарат не упомянул о своих алхимических опытах.
