И если жить, не бахвалясь, не жалясь,
Что-то растратив, что-то обретя…
Лишь может сетуя, что сроки подужались
В шкале «жил-был – …развязка бытия».
Рисуя бескрайние во́ды океана (где бы ни было… когда бы ни было), убегающую полосу кильватера и высокий серый силуэт 15-тысячетонного крейсера проекта 1123 «Кондор»…
…это можно было бы подать как отдельную историю, если бы всё, что предшествовало, и всё, что последует, не тянуло за собой какие-то и даже более чем определённые «хвосты»… и некоторые моменты, каковые и упоминать было бы не обязательно, но и не сказать нельзя.
Включённые в повествование «пространства событий» и «времена́ событий» – те, которые «там», «здесь» и, возможно, «где-то ещё», скорей перекликающиеся, нежели подвластные центробежной силе множащихся вероятностей, произвольно-неожиданно прорисуют новые сюжетные линии. И факты, ставшие таковыми, обретут любопытные интерпретации.
Переход ТАРКР[1] «Пётр Великий» через «прокол реальностей» спонтанным, но отнюдь не случайным образом не мог не туманить (и беспокоить) головы военно-политического руководства страны. И умы учёных мужей тоже не мог, бередя горизонтами новых открытий.
И, собственно, не стоило удивляться, что они попытаются повторить, непраздно считая: «Где раз – там и два! И почему бы не воспользоваться этим пока пусть неизученным явлением?! Если не больше – приложив ум, знания и технологии, приручить и поставить на службу».
Другое дело, что «природа феномена» писала свои правила, поиск «аномалии перехода» привёл изыскателей в Индийский океан, привязав и к месту, и ко времени – не на своей территории, в открытом море, в международных водах. Где близость военных баз НАТО (американской Диего-Гарсия и французской на острове Реюньон – одним ближе, другим немногим дальше, но всё в доступности для их базовой патрульной авиации) всегда допускала появление чужого разведчика – поглядеть: «…чего это тут русские?..»
Этим объяснялось ограниченное количество судов, задействованных в операции, дабы меньше привлекать внимание: это примелькавшееся в данных акваториях океанографическое судно «Академик Лаврентьев», ведущее научную разведку и указавшее «главные маркеры места»; а также выделенный перестраховками всегда бдящих военных СКР[2] «Рьяный», оказией отстаивающийся на рейде порта Виктория столицы Сейшельских островов.
Но на первом месте – главный и непосредственный участник эксперимента крейсер «Москва». И было бы вполне обоснованно (так как речь идёт о главном герое) на всё взглянуть с точки зрения и эмоциональным восприятием его командира – капитана 1-го ранга Скопина Андрея Геннадьевича.
Для него…
Природа эксперимента захватывала дух и в какой-то степени пробуждала упрятанные в чулан черепной коробки уже ставшие ностальгическими сожаления:
– Уйти. И вернуться…
«Во всех случаях это могло бы стать эпохальным событием, и даже торжественным… как первый полёт в космос, – задумывался в короткие урывки перекура Андрей Геннадьевич, – не являйся это строго секретной операцией, где имена и звания в особом или закрытом доступе. Ко всему с неизвестной переменной: получится – нет?.. без оглядки на обещания товарищей из НИИ в расчётной адресности „перехода“ и какой-то там высокой, однако далеко не стопроцентной вероятности успеха.
Что ж, Гагарина тоже забрасывали на орбиту с готовностью при провале миссии наглухо закрыть любое упоминание о попытке и о прямом исполнителе соответствующим грифом. Но это так, к слову. Тут другой по масштабу случай. И там, где затронуты большие стратегические и геополитические замыслы, афишировать лишним никто не станет. Ставки здесь на самом высочайшем уровне».
