Где та грань, когда нечто выходит так плохо, что уже хорошо?
Рис Камарг. Из анналов
Часто жуя резиной колес, которым обедненное голоданием воображение могло бы придать сходство с тортом, чьи бока и подступы к центру словно бы покрыты толстым слоем темного шоколада, а сверху блином лежит сахарная пудра, машина километр за километром съедает истресканную асфальтовую глазурь, до этого со смаком успев полакомиться хрустающим и взрывающимся попкорном щебнем; а тем временем открывшаяся стеклами автомобиля панорама наверняка обещает радовать взор разложенным во всю ширь гигантской тарелки салатом из мелко нарезанных зелени лука и укропа и смешанных с доморощенными огурцом, томатом, кукурузой, бобами и перцем, посреди которых дыбом встают макушки кудрявых брокколи. А над всем этим месивом, скованная льдом и, отсюда, неизвестно когда готовая обрушится вниз, переливается различными оттенками – от синего до черного (зависит от того, какое настроение, так и от светила) – водная гладь, по поверхности которой неведомым способом проплывают скопления из мириадов растянутых и спутанных как попало белых волокон, своим движением раскалывающих оковы мерзлоты, чтобы заточенная вода, найдя выходы в образующихся лабиринтах, бусинками могла скатиться по нитям в выжидании момента: или когда порыв ветра с силой ударит по напитанной влагой пряже, высекая из нее капли, или же когда бусин соберется так много, что удерживающей их шелковине останется только порваться, с грохотом рассыпая сплошные потоки жемчуга.
И потому приходится надеяться, что красоту природы водитель оценит по достоинству, а я, увы, давно не обозревала окружающий мир, с тех самых пор как двумя месяцами ранее меня забросили под автомобильное сиденье и, судя по всему, забыли, ведь последней раз обо мне помышляли несколько недель тому назад. Точное число не назову: прощелкала: переключение праздных суток на вкл/выкл теперь столь же трудно отличить друг от друга, как на вкус и цвет два популярных газированных безалкогольных напитка. Теперь же моя роль сводится лишь к тому, чтобы полеживать в тесном пространстве из духоты и сумрака и перекатываться, как того заблагорассудит гравитация, – особливо на плохом дорожном покрытии, вот как сейчас – несясь из пригородного домовладения в гудящий город, – чего, кстати, можно избежать, если тебя с силой затолкают под кресло, да так, что сжимаешься вполовину и воздух проверяет на прочность…
Кому я это только говорю, спрашивается. Ведь в машине, не считая меня и водителя, нет никого более наделенного разумом; и все бы хорошо (мне и одного собеседника по горло будет), если б не одно но: для людей, если мир еще не успел перевернуться вверх дном, мы, то есть я и мне подобные, немы. Впрочем, если Вселенная таки нашла способ донести мои слова до чьего-либо сознания, тогда его обладатель, наверное, уже успел уловить, с каким субъектом имеет сейчас дело. К биологическому виду, как принято то обозначать, его не отнести, то же, при всей своей одухотворенности, относится и к одушевленному.
Но это невозможно, скажет кто-то, и будет неправ, потому как вот она я, собственной персоной, не иначе как восьмое чудо света и по совместительству простая пластиковая бутылка из-под колы. Была ей. То есть бутылка осталась, а вот содержимое давно покинуло сей сосуд скорби. Сейчас в нем ютятся остатки обыкновенной воды, в количестве ста-двухсот миллилитров. Давно не обновленной, к слову сказать, поэтому – и также по причине других независящих от меня обстоятельств – за качество и вкус не ручаюсь. К тому же май выдался жарким, а в машине – для которой постоянным местом дислокации служит абсолютно открытый и незатененный ни одним деревцем двор, где она там является самым что ни на есть магнитом для солнечных лучей, – настоящее пекло.
