Выжить
(или «Среди волков»)
Повесть военного времени
В Малых Крюках Обоянского Района Курской области, откуда Ксения была родом, её чаще звали по отчеству – Лексевной. Внешней красотой она не отличалась, если только в ранней молодости. А к тридцати, это уже к концу войны, так изменилась, что и узнать было трудно. Ссутулилась, осунулась, лет на десять постарела. А главное, нос у неё, в войну обмороженный, сделался большим и красноватым…
– Ну, картошина, и всё тут! – подшучивали бабы, – эй, Лексевна, уже приложилась с утра?..
А ведь знали, что спиртного она в рот не брала, да и всю историю, с ней приключившуюся, знали, уважали Лексевну – за смелость, выдержку и беззаветную любовь к своим детям. Ведь костьми за них ложилась…
Мужа её, Никиту, в 1941-ом взяли на войну. Вернулся только в 1946-ом, инвалидом. Из их села – каждого второго война забрала! Кого только не осиротила, кого не покалечила?..
А с ней, с Ксенией, такое сотворила, такую муку смертную заставила вынести, что ни словами, ни слезами не передать! Но уж если начинать, то с самого начала…
В семь лет Ксения Рыженкова, ласково её звали Сюня, потеряла мать. Отец её, Алексей Васильевич, растил трёх дочерей – её, Варю и Наталью, один. В первую мировую, в 1914 году его ранило в ногу, и он ходил с костылём. В селе его прозвали Колчаком, потому что когда-то он воевал под его началом. Жилось трудно. Сюня смогла закончить только первый класс, и тот не полностью, но читать и расписываться могла.
Почти рядом со школой располагалась местная церковь. Девочка любила глядеть на её светлые высокие купола и лёгкие резные кресты. В церковь её всегда тянуло. Тихо там было, радостно… Особенно часто подходила к иконе Николая Угодника, про себя разговаривала с ним, просила о помощи. Это был её святой, её заступник…
Чтобы хоть как-то прокормиться, с самого малолетства работать трём сёстрам приходилось с утра до ночи. Сюня и не заметила, как выросла, как статной девушкой стала.
От детства в воспоминаниях осталось лишь – как на выгоне весной кувыркались, на первой зелёной травке… Как у родника собирались, в лопухах поиграть. И ещё – как кладбища по ночам боялись! Оно там, за густыми сиренями и высокими тополями было – кресты, кресты…
Потом уже, когда постарше стали, – за грибами да ягодами в соседний лес ходили, а под вечер бегали на взрослые посиделки поглядеть.
Как-то, уже почти взрослые, выбрались на реку Псёл, за восемнадцать километров, – искупаться. Сюня там чуть не утонула, попав в промоину. Очень напугалась, но будущий муж, Никита, вытащил.
Не раз потом Сюня ходила в церковь Николаю Угоднику молиться, правда, тайком, тогда уже нельзя было! Народ, приходивший за 4—7 километров пасхи святить, – конной милицией разгоняли, не жалели ни стариков ни детей… А люди ведь так праздника ждали! Загодя готовились… Церковь ведь на десять деревень – одна осталась! Но потом – и крест с маковки сняли, и крышу церковную растащили. Одни голые стены стояли.
Потом Ксения с Никитой поженились. Его отец, Иван Иванович Рыженков старостой села был, уважали его односельчане, ведь четырёхлетку осилил. Для сельчан это было – что университет окончить!
Сюню в селе тоже любили – за покладистость, трудолюбие и доброту. Очень сердечная была. Свой огород обработает, бежит другим помогать. Прихворнёт кто, и воды натаскает, и полы вымоет.
После свадьбы можно было жить у отца Ксении, но молодым всегда хочется лучшего. Вот и подались в Харьков. Свёкор Сюню сманил. Он, оставшись вдовцом, сам туда на заработки переехал, в заводском общежитии койку имел и свою тумбочку, писал:
