Взаперти

Я не хотела открывать глаза. Не хотела видеть белый потолок, от которого меня уже тошнит. За прошедший год я стала ненавидеть этот цвет. Белый. Он меня раздражал и нагонял тоску. Этот цвет стал мне приговором. Это цвет обреченности. И этот цвет стал напоминанием того, что родной брат упек меня в психушку. «За что?», – спросите вы. За правду. За то, что не стала скрывать его преступление.

Я не могла поступить иначе! Да, Антон был моим старшим братом, которого я безумно любила. Именно Тоша всегда защищал меня от строгих родителей, баловал, ценил. Для меня он был идеалом. До одного дня. Рокового дня.

Именно тогда я поняла, что это был всего лишь образ, который был только для меня. Передо мной Тоша старался быть лучшим. А в реальной жизни… С друзьями, девушками он был настоящим хулиганом. Пил, курил и вел беспорядочный образ жизни… И теперь он в тюрьме. А я в психушке.

Наверняка, наша мамочка уже давно отреклась от нас.

Я лежала на постели, мысленно отсчитывая секунды до того, как придет медсестра, чтобы разбудить и сопроводить на водные процедуры. Теперь я даже в туалет под присмотром хожу. Сначала стеснялась, даже несмотря на воздействие успокаивающих лекарств. Но за год я ко многому привыкла.

Матрас был слишком тонким для моей спины, но я уже не чувствовала боли. Натянула простынь на лицо, спрятавшись от целого мира. Посмотрела на свои запястья, на которых остались шрамы. Раньше я была очень непослушной пациенткой, поэтому меня привязывали. Сейчас я уже не сопротивляюсь.

Говорю же, за год я многому научилась и многое поняла.

Послышался скрежет открывающегося замка. Ну, вот. Начинался мой монотонный серый день.

– Олеся, – нежный голос медсестры донесся до меня сквозь простыни, – вставай.

Мне нравилась эта девушка. Она работа в нашей больнице всего месяц, но сумела расположить меня к себе. А это было очень сложно. Я никого не подпускала. Но Мирослава была очень доброй. И искренней. Мне нравились ее рыжие волосы и карие глаза, которые напоминали мне осень, которую я любила в прошлой жизни.

Мира сорвала с меня простынь и укоризненно покачала головой.

– Опять пряталась? – на ее милом лице расцвела добрая улыбка.

Кивнула. Но продолжила лежать.

– От кого на этот раз?

Пожала плечами. Если вглядываться в белый потолок, в трещины на нем, то можно увидеть много чего интересного. Вот облако, а вот косая лошадь. А там спряталась гора… И каждой трещинке я придумаю историю. Не сейчас. Завтра, послезавтра. И после-после-послезавтра. Впереди целая жизнь для чужих историй. Ведь моя-то уже закончилась.

– Все, вставай. Надо идти умыться, пока не проснулись остальные. Ты же не хочешь увидеть Марию Константиновну?

Вздрогнула.

Действительно. Не хотела.

Пришлось встать. Мирослава ловко подсунула мне под ноги мои тапочки, и я обулась. Затем она помогла мне снять ночную рубашку и переодеться в строгое платье.

Все как обычно. Изо дня в день. Но я даже была рада этой монотонности. Она успокаивала.

Я быстро привела себя в порядок, затем Мирослава заплела мои длинные волосы в косу.

– Ты красавица, – девушка улыбнулась.

Возможно. Но я не видела свое отражение уже год. Так что не могу сказать, красавица я или нет. Да и какая разница уже? Всю свою жизнь я проведу здесь, в этой психбольнице.

Я никогда не выйду замуж и не стану мамой. Так, тогда какая разница, как я выгляжу? До меня все равно никому нет дела.

Потом был завтрак. Жидкая каша и мутный чай. Еда была безвкусной, но зато сытной. Этого достаточно для выживания. Потом прием таблеток. Потом мы идем в общий зал, где кто-то смотрит телевизор, кто-то играет в шашки или шахматы. Кто-то дергает руками, изображая танец, кто-то во все горло орет то ли песни, то ли проклятия. Потом будет обед, потом сон час… Потом, потом, потом…