Веки были точно склеены — мне с трудом удалось их разлепить. Чуть
повернув голову, я уткнулась носом в наволочку. Ноздри защекотал
запах стирального порошка. Мне всегда нравилось, как он пах, а у
этого был особенно приятный аромат. Какие-то лесные травы?
Необычно.
Взгляд упёрся в потолок. Вот только почему он синий? Ещё утром
был белым.
Ещё больше смутила такая же синяя ткань, свисающая с потолка. Я
с минуту разглядывала её, пока до меня не дошло, что это был не
потолок. Это чёртов балдахин — нарядный такой навес, свисающий с
карниза. Настоящий средневековый балдахин из дамаста, украшенный
вышивкой, галунами и плюмажем.
Я резко села, о чём тут же пожалела. Всё перед глазами
закрутилось-завертелось. Пришлось откинуться обратно на подушки,
чувствуя тяжесть во всём теле. Конечности будто бы и не
принадлежали мне. Один-единственный подъём выжал из меня все
соки.
Я так и лежала, раскинув руки в стороны, и пялилась в синюю
ткань этого дурацкого балдахина, пытаясь собрать мысли в кучу. В
голове была пустота. Мне упорно не приходила даже самая отсталая
мысль о том, что здесь происходит и где я вообще. Стоило об этом
задуматься, как назрел не менее насущный вопросец: а кто я такая,
собственно? Антуражец комнаты и вовсе вводил в состояние «а шо тут,
собсно, происходит», ибо кресла и стоящая у кровати софа были точно
выдернуты из музея или исторического фильма.
Где-то за пределами комнаты послышались шаги. Скрипнула
дверь.
— Дона! — донёсся до меня мелодичный женский голос. — Нужно
смазать петли. Двери скрипят.
В комнату зашли. Я увидела девушку, одетую в чёрное платье и
фартук; на голове у неё был белый чепец. Она несла таз с водой,
через плечо было перекинуто полотенце. Когда она подошла ко мне, то
заметила, что я настороженно поглядываю на неё.
— Мадам, вы очнулись! — на глаза девушки навернулись слёзы. Она
быстро поставила таз на прикроватную тумбочку и подорвалась ко мне,
схватив за руки. — Почему вы опять это сделали?!
Я порядком удивилась.
— Сделала… что? — язык еле ворочался.
— Мадам?.. — текущие по щекам девушки слёзы остановились. Она
широко распахнула глаза в неверии: — Вы меня не узнаёте?..
Я покачала головой. Ситуация казалась мне всё страннее и
страннее. Я попала в какое-то шоу-прикол? А то со стороны так и
выглядит. Хотя нет, тело слишком ватное, организаторов бы засудили
за вред здоровью участников.
— Как же так… Мадам… Хнык… — И девушка снова заплакала.
— Тише, тише, — взмолилась я, пальцами хватая её за руку,
которой она держала меня. — Лучше объясни мне, где я и кто я, а
слёзы полить ты ещё успеешь. И да, тебя саму-то как звать?
— Мадам, вы так странно говорите… — Всхлипнув, девушка
выдохнула: — Я Роза, ваша камеристка. Я всегда вас сопровождаю и
помогаю одеться. Вы даже это забыли?
Камеристка, камеристка… Память подсказала, что это что-то вроде
личной горничной. Компаньонка и поверенная у благородных леди. Вот
только когда я успела стать благородной леди? Ещё вчера я…
Голову сдавило от невыносимой боли. В висках застреляло, в ушах
засвистело, да так, что к горлу подкатил рвотный ком.
— Мадам?! Я позову доктора!
Девушка сорвалась с места и умчалась за пределы комнаты.
Балдахин и шторы колыхались после того, как этот маленький вихрь по
имени Роза пропал. Настала блаженная тишина. Приступ отступил, и
вместе с ним в голове прояснилось. Имени своего я не вспомнила, но
вспомнила, что мне двадцать семь лет, у меня есть родители и
любимая кошка. Здоровье всегда было не ахти, а в последние
несколько лет испортилось вконец. У меня постоянно болел желудок,
стоило съесть что-то тяжёлое, кровяное давление скакало из-за
атмосферных перепадов, а потом ещё начались проблемы со спиной и
шеей. Вчера было особенно хреново: кровяное давление было очень
низкое, почти как у трупа.
