Декабрь 1993 года
Старуха копошилась за печкой, кряхтя и ругаясь на неведомом наречии. Мужчина замер у дверей, не решаясь её беспокоить. Он таращился на сгорбленную спину и не мог понять, как это получилось. В избе пахло затхлостью. Сырость ползла по стенам. Огонь трещал неприятно. Совсем не так, как в тот вечер, когда он впервые появился на этом пороге.
Десять месяцев промелькнули, как один день. В каком-то дурмане. Болезнь, этот дом, женщина, а потом… Грудь прошило жгущей болью от смутного воспоминания. Он машинально прикоснулся к тому месту возле сердца.
– Ничего, – проскрежетала старуха, не оборачиваясь. – До свадьбы заживёт.
Он вздрогнул от скрипучих ноток её голоса. «У неё глаза на затылке?» – мелькнуло в голове.
– Они мне не нужны! – рявкнула она сердито.
Он не успел зажмуриться, не смог хоть как-то среагировать, когда землистого цвета морщинистое лицо оказалось прямо перед ним. Но ни безжизненность черт, ни слишком тонкий клык, царствующий посередине беззубого рта, не ужасали его так, как пустые белки слепых глаз. Да, ей не нужно зрение, чтобы видеть всё. Он никак не мог к этому привыкнуть.
Он отвернулся. К горлу подступала тошнота. Дыхание обрывалось. Паника накрывала его, как вдруг…
– Радоваться должен, что жив остался, – бурчала она где-то в другом конце комнаты.
Он осторожно приоткрыл один глаз, затем второй. Старуха стояла на прежнем своём месте за печкой, точно и не сходила с него никогда. Камин затрещал сильнее, разжёвывая упорное поленце. Он глянул в огонь.
«Ребёнок! – проносилось в голове. – Почему его нет?»
– Думаешь, я трудилась над ней так долго, чтобы съесть? – подхватила старуха. – Бабушкины сказки! Кто вас только надоумил этакую ересь придумать.
– Так это девочка? – пробормотал он и сам удивился, что интересуется тем странным существом, которое долгих девять месяцев готовили к жизни таким странным, неестественным способом.
Она не может быть человеком. Человека не выпекают в печи, как глиняную куклу. Человеку не нужна чужая жизненная сила, чтобы сделать собственный первый вдох. С людьми всё по-другому. Какая разница, девочка она или мальчик? Почему ему должно быть до этого дело?
– Потому что ты в некотором смысле её отец, – ответила старуха на вопрос, который он и сам себе не успел задать. – Но не переживай, тебя это ни к чему такому не обяжет.
Она зашептала что-то неразборчивое, очевидно не относящееся к нему. Длинные костлявые пальцы её носились в воздухе, неправильно изгибаясь и отбрасывая на стены безобразные тени. Он наблюдал за этим почти театральным действом молча, лишь изредка чувствуя в себе признаки прежнего отвращения. Мысли роились, вновь и вновь возвращая его в тот день, когда всё началось. В тот день, когда он думал, что для него всё кончено.
– Почему? – вырвалось из его груди слово, давно прожигавшее нутро. – Почему это должен быть я?
– Потому что ты выжил.
– Но почему я не умер? – звучало отчаянно.
Старуха обернулась. И в этот момент он мог бы поклясться, что глаза её, вопреки пустоте, совершенно зрячие. Она глядела на него с раздражительным удивлением.
– Потому что хотел жить. Вот и боролся.
– Расплата за такое обычное желание?
Старуха не ответила. Но он и сам всё понял. Впервые за всё это время он понял её слова, сказанные при первой встрече: «У всего есть цена. И всякий её заплатит». У него не было ни сил, ни желания думать тогда. Но теперь. Горькая усмешка скользнула по его губам и тут же пропала.
Старуха была недовольна. Чертыхалась и ругалась. Он глянул на горбатую спину пристальнее прежнего, будто пытался разглядеть то, что она закрывала. Ребёнок ни разу не заплакал, даже не закряхтел. Мужчина вообще не слышал ни единого детского звука за всё это время. Что-то шло не по плану.
