"Это серьезная игра, роковая игра, порой кровавая игра, священная игра, и все-таки это игра. Мы уже достаточно убедились, что игра все это может совмещать".
(Йохан Хейзинга "Homo ludens")
Непристойность можно отыскать в любой книге, за исключением телефонной.
(Бернард Шоу)
В этом мире ничего не происходит просто так. Не бывает случайностей и совпадений. Все события, будь то встреча, знакомство, неприятность или приключение, определены заранее, взаимосвязаны и закономерны.
И человек, обладающий в достаточной мере иронией, чтобы посмеяться над собой, с удовольствием посмеется и над кем-нибудь другим. Он глядит на этот мир глазами ребенка. Он всю свою жизнь играет в игру, навязанную ему Судьбой, по чужим, не им придуманным правилам. Имея фантазию, хороший заряд оптимизма и чувства юмора, человек, смотрящий на жизнь легко, разгадывает ее как интересную головоломку, умудряясь находить комичные решения даже в весьма трагичных ситуациях.
А если на минуточку представить, что этот человек бессмертен? Что нет конца и края той игре, что он ведет с Судьбою, с самим собой и всеми теми, кто добровольно или принудительно вступает в нее. Что за десятки тысячелетий он потерял суть, заигрался… и вот уже не отличить реальности от вымысла. Его бессмертная жизнь становится, по сути, ареной, на которой лишь меняются участники и декорации. Бессмысленная в своей бесконечности игра.
А если он умен.… И ко всему, стратег хороший… Уверенной рукою бессмертный, а от того бессменный игрок постепенно вносит свои коррективы, научившись со временем аккуратно обходить неписанные правила. И предлагает победителю свои призы. Не зная о том, что незаметно меняет тем самым стиль, саму идею игры. Забывая, что Судьба не всегда бывает сторонним наблюдателем и порой сама с интересом вступает в схватку со столь дерзким игроком, посмевшем бросить ей свой вызов. А вот уже тогда жизнь даже бессмертного человека становится достаточно рискованной авантюрой.
И приводит порой к совершенно неожиданным результатам.
– Да что вы себе позволяете, бабуся!!! Ааа…. Помогите кто-нибудь!!! Не смейте!!! Хлюп…. Хлюп…. Хлюп…. Тьфу!
– Не плюйся, пей родимый! Глоточек сделал уж случайно – надо пить до дна! Ты ведь кентавром быть, поди, не хочешь? В зоопарке на загляденье праздно шатающимся дурачкам томиться? Пей, соколик.… Вон, ужо, гляди,… копыта появились! Пей, давай, болезный. И это… извини дружок, что так все получилось! Зла не держи…
Был поздний вечер. Проказница луна игриво, то, появляясь, то, исчезая вновь, заглядывала сквозь плохо задернутые шторы, оставляя блики на дощатом полу. Вздрагивая от сквозняка неровными всполохами, большие восковые свечи плавились, сгорая, мягко освещали небольшую комнатку. На стене ровно тикали, отсчитывая уходящие секунды, старенькие ходики с кукушкой. И был слышен шорох переворачиваемых страниц….
«Я целый час смотрю уже,
Уже готов отчаяться:
Мое яйцо – и Фаберже,
А чем-то отличаются.
Элементарно, ё-мое,
Мороз бежит по коже,
Но твердо знаю, что моё
И ближе, и дороже»
Забавно пишет этот Барский, хоть даже сам не знает, как можно извратиться, трактуя его стихи… Она усмехнулась, закрывая томик иронической поэзии. Хочется – не хочется… А решать то что-то было надо! Не смотря на мороз по коже…. И, охая, с трудом открыла тяжелую крышку, дубового, инкрустированного серебром сундука, вынув из него простой деревянный ларец.
Так вот она, какая… смерть! Маленькая сморщенная старушка смотрела с интересом на лежащее в ее руке яйцо. Червонным золотом оно сверкало на старческой ладони, отливало благородным цветом и слегка искрилось, в отблеске свечей. Немного теплое, как будто бы живое, оно вызывало восхищение и страх!
