Глава первая
Настоящее время
Даша проснулась под утро от скрипа, распоровшего мягкую душную темноту комнаты, и, пока не вырвалась из сна окончательно, не понимала, что это начинает плакать Соня. Дашу вдавило в диван так, что казалось, она не сможет встать, что бы ни творилось рядом. Вокруг теснились стены, сдвигались шкафы, все ниже опускался потолок, и Даше чудилось, что она лежит, всеми забытая, в картонной коробке, неизвестно где и когда.
Ее заранее пугали бессонными ночами, которые неизбежно должны наступить после рождения Сони. Даша думала: какая ерунда, о чем тут говорить, проще простого: это же все равно что ночь просидеть в интернете, прилечь на два часа, встать к первому уроку, написать контрольную с ясной головой. Иногда и вообще ночь не спишь, а утром как ни в чем не бывало идешь в школу. А нынешний сон совсем другой – мутный, будто вода в забытом аквариуме, и не уходит, цепляется за плечи, волочится за тобой.
Соня все отчаяннее и громче звала ее, и Дима недовольно толкнул Дашу в бок:
– Ты встанешь уже, нет?
– Встаю.
Даша рывком поднялась и стянула футболку. Два шага до кроватки, два шага обратно. Подложив под спину подушку, Даша села на кровати, прижимая к себе дочку. Маленькое существо прерывисто вздохнуло и прильнуло к соску. Покачивая Соню на руках, Даша медленно съезжала обратно в полусон.
Соне исполнилось уже три месяца, а Даша никак не могла привыкнуть, что теперь она не сама по себе Даша, не одиннадцатиклассница, не Димина девушка, а мама вот этой малышки. Мама!
В следующий раз она проснулась, когда сквозь тюлевые занавески начало сочиться утро. От бледного, будто разведенного света казалось, что в комнате стало прохладно. Дима спал, отвернувшись и укрывшись с головой. В глубине горла было горько и квело, словно Даша за всю ночь по-настоящему не спала ни минуты. Соня во сне сползла с рук и лежала под боком. Разбудить ее было страшно.
Даша повыше натянула одеяло, подержала Сонины ножки – обе теплые бархатистые ступни еще помещались в ладони. Даша прислушалась к дыханию Сони и положила руку на ее животик, чтобы почувствовать, как он поднимается и опускается.
От Сони пахло свежими сдобными плюшками. Или домашним творожным печеньем. Когда Даша была дошкольницей, она любила возиться с выпечкой вместе с бабушкой Валей, в ту пору сильной и зрячей, – украдкой подъедать кусочки сладковатого сырого теста, лепить из него всякие фигурки, подглядывать сквозь стекло духовки. Здесь же, в Димкином доме, ей порой хотелось что-нибудь испечь, но она стеснялась лишний раз подойти к чужой плите.
В соседней комнате проснулась Тамара Ивановна, как бывало чаще всего – без будильника. Стены в доме были тонкие, будто картон, и Даша слышала, как Тамара Ивановна шаркает тапочками, дышит, вздыхает, сливает воду в туалете, как шумит кран в ванной, напрягается и пыхтит чайник, нож стучит о деревянную доску, шипит масло, греясь на сковороде.
Тамара Ивановна выходила из дома раньше всех, и, пока дверь за ней не закрывалась, Даша старалась не выходить из Димкиной комнаты без крайней необходимости. Потому что Тамара Ивановна на нее смотрела, а Даша не хотела, чтобы на нее смотрели. Тогда она с новыми силами принималась ощущать себя посторонней, неправильной и корявой. В общем, не той. Дома Дашу вечно в полушутку упрекали, что криво режет хлеб, крошит на пол, слишком толсто срезает корочку с сыра: муж тебя из дома выгонит, сокрушался папа и весело махал рукой. Теперь Даша опасалась в чужом доме порезать криво, накрошить с избытком, поставить в раковину грязную тарелку и забыть про нее до вечера, оставить на клеенке круглое чайное пятно от чашки или на плите – кастрюлю с водой от пельменей.
