1974 год. Эрбфорд.
Поместье Прэнтон Хиган.
–Я боюсь, вам осталось жить не больше года, мистер Аллертон, – доктор Гиллеберт достал из нагрудного кармана пиджака платок, стянул с носа очки в круглой оправе и дрожащими руками промокнул тканью лицо.
–Миссис Аллертон…– он осекся- Маргарет, я сделал все, что мог, но болезнь перетекла в последнюю стадию, препараты больше не помогают. Вашему мужу необходим постоянный уход.
В большой комнате царила практически полная темнота: шторы плотно задернуты, на комоде и тумбе плавились огарки свечей- их треск, как лезвие, разрезал тошную тягостную тишину. Из дальнего окна тянуло прохладой, едким запахом соленой воды и прибившихся к берегу водорослей. Море сегодня неспокойное, возможно, приближается шторм.
Миссис Аллертон нежно поглаживала руку мужа, прижимала ее к губам, оставляя на сухой жилистой коже размашистые следы алой помады. Она не плакала, лишь смотрела пустыми глазами на его изнеможденное худое лицо. Внезапно больной резким движением выдернул ладонь, рот его открылся, как у рыбы, потрескавшиеся губы яростно зашевелились.
–Подайте воды! – вскрикнула женщина.
Доктор поспешил поднести стакан, но мужчина на постели порывисто замахал руками, небрежно замотал головой, как в припадке, и выбил его из рук врача. Граненное стекло, звонко ударившись о деревянный пол, разлетелось по комнате крошечными острыми осколками.
– Paula! Se enteraron… Нас нашли! – мистер Аллертон бился на постели, задыхаясь от ужаса.
– Это я- Маргарет! Твоя жена, дорогой, ты помнишь? – женщина схватила его по рукам и выпытывающе всматривалась в глаза, но больной уже затих, его тело, как тряпичная кукла, всем весом разом повалилось на кровать, – Оставьте нас с мужем наедине!
Доктор Гиллеберт помялся у двери, теребя руками смятый платок, но миссис Аллертон смерила его ледяным взглядом: «Сейчас мне не понадобится ваша помощь».
Спустя пол часа женщина вошла в гостиную, где уже сидели двое.
–Ох, Джозеф, добрый вечер. Должно быть мистер Гиллеберт уже рассказал вам новости, – она, пошатываясь, прошла вдоль комнаты к буфету, взяла бутылку Balvenie и, добротно плеснув виски в стакан, опрокинула его залпом. Затем разлила на троих, раскинула по бокалам кубики льда и подала гостям: «Прошу».
Стояла гробовая тишина, никто не решался нарушить молчание. За окном тем временем уже выл ветер, от его мощных порывов зазвенели оконные стекла. Миссис Аллертон небрежно опустилась в продавленное мягкое кресло и заговорила первой, белесыми глазами смотря в окно, на вздымающиеся черные волны.
–Когда мы с Джеймсом поженились, мой отец уже тяжело болел. После его смерти, нам отошла небольшая рыбная лавка, да старая худая лодка. Джеймс каждое утро уходил на ней далеко в море, а я работала в лавке торговкой- продавала, то, что удалось поймать. Одним утром, он взял меня в плаванье, и ближе к ночи мы попали в шторм, такой, как сегодня. Помню, нашу лодку мотало на волнах до первых лучей солнца, Джеймс не выпускал из рук весел много часов, держа её носом к волнам. Я тогда думала- мы скоро сгинем. Море успокоилось утром, Джеймс уже лежал на дне лодки и почти не дышал, я уложила его голову себе на колени, чтобы заслонить от палящего солнца. Я не знала, куда грести- вокруг вода и больше ничего. Нас подобрал местный рыбак спустя несколько часов: обезвоженных, изнеможденных, у Джеймса была сильная лихорадка.
Миссис Аллертон неожиданно замолчала. Она заметила, что искусала высушенные синеющие губы так, что на них появились кровавые подтеки. Женщина не слушавшейся рукой встряхнула темные с проседью волосы, которые когда-то были завернуты в пучок, но теперь растрепались и прилипли к её взмокшему лицу. Повернула взгляд к собеседникам и продолжила говорить.
