Заколдованный клад

На высоком берегу Нугря стоит обнесённая земляным валом деревянная крепость. Ощетинившаяся пищалями и пушками, защищает она от вражеского набега южные рубежи Московского государства.

К северу от обжитого пушкарями городища, за глубоким оврагом, за дубовой рощицей, над крутой излучиной притока Оки, сверкает белыми стенами Троицкий Оптин монастырь. Основал его в середине семнадцатого века раскаявшийся и подавшийся в монахи атаман разбойничьей шайки Опта.

Благодаря богатым дарам жены царя Алексея Михайловича Романова, Марии Милославской, захудалая прежде обитель обрёла небывалую славу и мощь. Прах отца царицы и её сестры Анны покоится за её прочными стенами.

В конце монастырской слободы, возле покрытой соломой избушки на утоптанном скотиной дворе возились два мальчугана. Старший ломал на хворост сухие ветки, а маленький Глебка складывал их в поленницу. К полудню взопревший от натуги малыш прилёг на островок гусиной травки, чтобы немного передохнуть. Некоторое время он лежал неподвижно, сощурив яркие васильковые глаза, и разглядывал плывущие по синему небу облака. Поддавшись вдохновенному порыву, Глебка схватил острую веточку, и на утоптанной земле появились очертания соломенной крыши и сверкающих на полуденном солнце золочёных крестов.

Заметив, что братец заигрался сучком, Василий нырнул за сарай, перемахнул через плетень и исчез в раскидистых зарослях лопуха и сочной, хрустящей сныти. Очнувшись от наваждения, Глебка пошмыгал носом, затянул потуже верёвку на шитых матерью домотканых портах и полез под плетень, пытаясь догнать сбежавшего от трудовой повинности брата.

Укромное Васькино логовище находилось в конце деревенской улицы, у монастырской стены. Здесь, на краю крутого обрыва, в душном полынном раю, в редкую от изнурительной работы минуту Васька предавался мечтам.

Внизу, подле установленной на берегу красильни, гомонили о чём-то бабы, громко орали грузчики, таскающие на баржи тюки выделанных телячьих кож. Лениво переругивались между собой разомлевшие на солнцепёке лодочники, уставшие ожидать свой черёд.

Над вымершими до вечерней дойки деревенскими дворами, вились осы, жужжали над навозными кучами мухи, а за излучиной Нугря кипела настоящая жизнь. Поблёскивала куполами освящённая в честь Святой Живоначальной Троицы белокаменная церковь, чмокали топорами плотники в Пахотной слободе. Услужливая память перенесла Ваську на территорию городской церкви, куда мать водила братьев поклониться святой мученице Праскеве Пятнице и почитаемому всеми чудотворному образу Спасителя.

Но не церковные чудеса занимали Ваську. Мысли об озорной, как капель, девчонке из зажиточной городской семьи не давали парню покоя. Бросала Варвара на парня смелые взгляды и, не боясь гневливого бога, корчила в храме забавные рожицы.

Румяное личико дочки купца Борка возникло на мгновенье перед разгорячённым мальчишеским взором и тут же растаяло в заоблачной синеве. И красой, и статью взяла «Маша», да была не наша. Сына монастырского водовоза ждала холопья доля, но горделивый упрямец дерзал побороть судьбу.

Так и тянулась бы жизнь Глеба и Василия в тени монастырских стен, если бы не собрался царь Пётр с царевичем Алексеем под Киев, где стояло летом одна тысяча семьсот шестого года лагерем русское войско. Путь от Москвы до Киева был не близок. Почтовым трактом через Калугу и Белёв в канун престольного праздника Пресвятой Троицы прибыл государь в пограничное городище и остановился на ночь у воеводы.

– Батюшка-то наш царю в ноги падал, поклоны бил, прощение за грехи просил. Воевода Петру Алексеевичу сам прислуживал, чарку собственной рукой подносил, – рассказывала кумовьям дородная ключница Прасковья.