А…
«Алиса в стране чудес». Моя любимая – в классическом переводе Аллы Демуровой. В переводе Набокова, «Аня в стране чудес», воспринимается непривычно и пронзительно тонко. Перевод Заходера не нравится. С детства на слуху Шалтай-болтай, а не Желток-белок. Дома у меня коллекция «Алис…» с иллюстрациями разных художников. Психоделическая книга, которую впору разобрать на цитаты. Ещё лучше – оклеить ими комнату, можно поверх обоев. И гадать. Первая фраза, на которую взгляд упал утром, будет девизом дня. И – вперёд к чудесам.
Класс «А», где училась бы, если бы администрация школы не пошла мне навстречу и не перевела меня в другой, куда попала лучшая детсадовская подруга. Кто знает, куда завернула школьная колея, если бы маме отказали.
Б…
Бойкот. В первый и последний раз столкнулась с ним в школе. Повзрослев, смотрела фильм «Чучело» и, глотая слёзы, вспоминала себя. Избавь нас от законов и морали – мы превратимся в животных.
Четвёртый класс. Девчачья половина влюблена в классного руководителя, тайно и безнадёжно. Мужчины в школе такая редкость, что любой мало-мальски привлекательный экземпляр пользуется повышенным вниманием. Такой, как наш – тем более. Тогда класс ещё был командой. Зимой мы вместе с ним выбирались на окраину города и катались с горок на лыжах и санках, летом срывались в поход, пусть всего за десять километров, на другой берег реки.
И вдруг, вернувшись с летних каникул, загоревшие и отдохнувшие, узнаём, что почти родного нашего учителя, географа, меняют на математичку. Скучную неряшливую женщину средних лет с тремя детьми. В испачканной мелом одежде и волосами, забранными в высокий пучок, вечно сбившийся набок.
Я сразу невзлюбила её. Не за одежду и неряшливость. За колкие слова и унижения, которыми она частенько награждала учеников за ошибки. Я начала забывать тетради с безупречно выполненными заданиями, терялась у доски, вместо обычных пятёрок получала тройки и двойки.
Не помню, что нами двигало – азарт или безнаказанность. Однажды после уроков мы с подругой остались в классе. Разрисовали стенгазету, залили ящик учительского стола чернилами, испачкали краской ткань, закрывавшую проектор.
Следующий день превратил оставшиеся годы учёбы в ад. Я так и не выкарабкалась.
Я не привыкла к допросам и следствию. Сначала этим занялась наша классная, потом завуч. В соседнем кабинете ждали наши родители. А мы писали объяснительные. Меня, отличницу, грозились поставить на учёт в детскую комнату милиции. Я ещё не научилась врать. Это сейчас решу, что сказать – правду или то, что хотят услышать. Тогда призналась, что ненавижу классную руководительницу. А потом повторила, глядя ей в глаза. Ведь если человек прав, ему нечего стесняться или бояться. Это была моя правда.
На следующий день мне объявили бойкот. Кто был инициатором, не знаю. Возможно, та самая учительница негласно одобрила травлю. С тех пор боюсь повторения. Страшно оказаться одной против толпы. Или быть отвергнутой. Сердце замирает, когда возвращаешься в темноте домой, ожидая избиения. Унизительно проживаешь день за днём, когда не здороваются и делают вид, что тебя нет. За спиной шушукаются и замолкают, стоит обернуться. Перекидываются записками, в которых решают, как сложится моя судьба после уроков. А пока накидывают половую тряпку на плечи и бросают в спину дротики из швейных иголок.
