Солнечный свет заливает всю комнату и мое лицо так, что я щурюсь. Не люблю просто шторы и все, что с ними связано. Жара невероятная. Воздух стоит, и уже не знаешь, куда себя деть, чтобы ощутить хоть какое-то дуновение жизни, не то что бы ветра. Птицы щебечут, и хочется открыть окно больше, шире, на всю стену, если бы это было возможно. Внизу, под окнами снова оскорбляют друг друга интеллектуалы под действием каких-то анаболиков. Из окон время от времени, (очень редко) вылетает всякий хлам. Иногда это старые вещи в виде носков, тряпок и беcкаблучных кожаных сапог, а иногда и техника в виде компьютеров, телевизоров и электрика Михаила Юрьевича, как это было зимой пару лет назад. Тетю Люду снова обозвали наркоманом в ответ на ее обзывания наркоманом незнакомого прохожего. Ей еще нет шестидесяти, а она уже на лавочке. Одиночество, наверное, особый вид наркомании. Неприятной наркомании на первых парах. А дальше только хуже, но уже не чувствуешь. Главное выйти из дому и пойти по самым тихим и безлюдным улицам. Особенно когда дороги этих улиц скрыты в тени крон вздымающихся деревьев, которые образуют природную галерею. Быть может там не так жарко, на этих улицах и не так печально, и, возможно, не так одиноко…Вы не замечали, как, порой, бывает, коротка наша жизнь? Жизнь, которая может поместиться на одном листе, такая монотонная, что может показаться лишь одним днем.
***
С Кремлевской улицы я сворачиваю на Таганскую, и бегу по направлению к острову Хортица. Стараюсь бегать каждый день в порыве некоего самовыражения в этом мире полном абстракций, иллюзий и нереализованных желаний. Подошва левого кроссовка уже практически стерлась, но это не мешает преодолевать мне по 7-10 км каждый день. Из-за наших замечательных дорог приходится устремлять свой взгляд под ноги, и любоваться безграничным совершенством плебейской технологии строительства. Пробегая по мосту, я так поддался порыву легкого ветра, щекотавшего мои гладковыбритые щеки и музыке Пуччини, игравшей в наушниках, что позабыл о дороге и рассматривал людей. При этом, конечно, спотыкаясь и усердно стараясь не подавать этому вида, и не потерять по дороге не только кроссовки, но и ноги… Везде сновали молоденькие парочки, – цветник гормонов и изобилие феромонов! Они радуются, общаются, смеются. Им есть о чем поговорить и о ком. От такой искренней красоты начинаешь и сам невольно улыбаться. За мостом, на острове, тут и там на лавочках или же в легкой прогулке встречаю такие же пары, но уже чуть постарше. Их глаза горят, они еще смеются, но разговаривают меньше. Дальше на пути встречаются такие же парочки, но еще старше, с детьми и колясками. Они уже не улыбаются, не общаются, а взгляды их пусты и наполнены серым цветом. Одни лишь дети будто бы знают что-то больше, чем их родители, молчат и переваривают все на свой лад. Возле музея можно встретить и парочки старше среднего возраста. Они улыбаются, временами радуются, но не сильно общаются. А к концу своей пробежки я заметил пару, которая, судя по их виду, по мелким морщинам, которые говорили о сильном и добродушном характере, прошли вместе через многое. Они общаются, смеются, радуются. Но все это они делают глазами. В их взгляде все. Будто бы они знают что-то большее, но молчат и уже не переваривают…
***
Спать кладется Анатолий
В скрипе глаз и их ресниц
Семь детей уже в кроватке
Спят они как прежде ниц
Снятся Толику порою сны
Но сегодня что-то странно
Снятся жуткие мосты
Разведенные кошмарно
Снится ветер по ушам
И полет единорогов
Мертвый серенький пиджак
Из картона дяди Жоры
Он бежал в траве с мячом
В гулком переулке новостей
Кто-то обозвал его бичем
