Романов
– Погоди… – тянется Рус пальцами к носкам своих кроссовок. – Так ты женился на той сестре Вайнштейна, которую за гостевым домом оприходовал?
– Нет, – подтягиваю к груди сначала одно, потом второе колено. – Та была другая сестра, Карина.
Он тихо смеется, вращая корпусом и качая головой.
– И я ее не приходовал, – добавляю, осматривая присыпанный снегом парк. – Мы просто тусовались вместе.
Последнюю неделю температура не поднималась выше минус десяти. В носу стынет воздух, и я застегиваю молнию олимпийки под самое горло.
Кровь еле-еле, но разгоняется, так что холода почти не чувствую.
Снега в этом году толком и не было, поэтому, когда он ни с того, ни с сего, вдруг начинает сыпать со всех сторон, присвистываю.
– Че с фонарями-то у вас? – спрашиваю Чернышова, кивая на тускло освещенную дорожку. – Половина не горит. Мэр ты или кто?
– Я два дня мэр, – отвечает он, тоже осматриваясь.
У замерзшего пруда мужик с доберманом. Без намордника.
Хмурюсь, приседая.
– Как ты вляпался так, до сих пор не пойму? – достав из кармана телефон, наш новый мэр стягивает зубами перчатку и фоткает парковую территорию.
– Обыкновенно. Тебе, что ли, не знать?
– У меня другое, – говорит мрачно.
Вдохнув поглубже, выпускаю изо рта белое облако пара.
В последние полгода я солидно забил на тренировки, и на то была веская причина – я получал свой самый незабываемый и бесценный жизненный опыт, и мне не только на тренировки пришлось забить.
Мой жизненный опыт зовут Яна, и когда я на ней женился, думал, что совмещаю приятное с полезным. Во-первых, у нее третий размер груди и много интересных навыков, во-вторых, ей двадцать, в-третьих, ее отец возглавляет департамент здравоохранения города, и это весьма полезное для меня знакомство. Но ни один из этих фактов не смог компенсировать мне моих выскобленных до донышка мозгов, шести месяцев полного охреневания от происходящего и пары седых волос на моей башке.
– Просто никогда не связывайся с малолетками, – советую, снова присматриваясь к доберману.
Собака ведет себя смирно. Легко задирает заднюю лапу и оставляет на снегу желтое пятно.
Отвернувшись, начинаю разминать корпус.
– Я даже не знаю, где они обитают, малолетки твои, – усмехается Чернышов.
– Не мои.
Смеется.
– Ты, однако, встряхнул курятник, – глумится Рус, глядя на дисплей. – На восемнадцатилетках у нас пока никто жениться не додумался.
– Ей двадцать, – говорю вежливо.
У нас-то и разница была всего семь лет, но не суть. В данном случае – это как семь световых лет.
Присев, проверяю шнурки.
Это всестороннее стебание капитально замахало. Я уже месяц как «статус "свободен"», и смешного во всем этом нет ни хрена.
Главное, что я вынес из своего короткого брака – это то, что когда я немного приведу в порядок свою изнасилованную психику, на пушечный выстрел не подойду к женщине, которая будет моложе двадцати пяти или даже двадцати шести лет. А в идеале я бы предпочел, чтобы ей было слегка за тридцать, но точно не двадцать, мать его, лет.
Двадцатилетние меня больше не вставляют.
Как и беспричинные капризы, от которых несет лютой жестью, вечные опоздания (без объяснения причин), слезы по поводу того, что в понедельник вечером я явился домой без цветов, таскания по тусовкам с пятницы по воскресенье, ресторанная еда семь дней в неделю, упрямое планирование Нового года на Мальдивах, в то время как мой отпуск запланирован на летние месяцы, и никакая бронь не сможет изменить утвержденного ректоратом графика зимней сессии в передовом техническом вузе, где я заведующий кафедрой научных разработок. И все это без учета недоразвитого мировоззрения, чего я по тупости не заметил изначально, потому что был сосредоточен на горизонтальной плоскости наших отношений. Эта плоскость могла бы затмить все другие, если у моей бывшей жены был чуть более прокачанный мозг, то есть, хотя бы лет на пять вперед.
