Любовь
Бриллиантовое кольцо на моем пальце весило тонну. Оно было прекрасным, идеально ограненным, холодным и абсолютно чужим. Я сидела напротив Жени в самом пафосном ресторане города, а он, улыбаясь своей ослепительной голливудской улыбкой, рассказывал о предстоящей поездке на Бали. Вернее, он говорил о том, какие фотографии мы там сделаем для его инстаграма.
– Люб, ты только представь: закат, ты в этом белом платье от Эли Сааб, я в диорском смокинге. Бомба просто! Подписи добавим – что-то вроде «С любимой на краю света». Гениально, да?
Я машинально улыбнулась и отхлебнула воды. Горло пересохло. «На краю света». До него, кажется, рукой подать. Мне было двадцать три, я только защитила диплом по искусствоведению, а моя жизнь уже была расписана как сценарий к плохому ромкому. Сценарий, написанный не мной.
– Да, Женя, гениально, – выдавила я.
Его телефон завибрировал, и он тут же уткнулся в экран, оставив меня наедине с моими мыслями и осетриной на тарелке. Я смотрела на него – красивого, успешного, легкомысленного Женю. Спасителя нашей семьи. Когда папа потерял работу, а долги росли как снежный ком, его предложение руки и сердца стало тем самым чеком, который закрывал все проблемы. Мама плакала от счастья, папа молча обнял меня, и в его глазах я прочитала немую просьбу и извинение. А как можно отказать тем, кто тебя вырастил? Кто любит? Я сказала «да». И теперь носила на пальце этот холодный, давящий камень.
– Все, извини, дела, – Женя отложил телефон и потянулся через стол, чтобы взять мою руку. Его пальцы были ухоженными, мягкими. Рука человека, который не знал тяжелого труда. – Скоро познакомишься с отцом. Он сейчас в отъезде, возвращается завтра.
Мое сердце дрогнуло. Анатолий Владимирович. Я видела его лишь пару раз мельком, на крупных благотворительных вечерах, куда меня водила мама в надежде на «нужные знакомства». Он всегда был в центре мужской стаи деловых людей, высокий брюнет, с проседью на висках, и тяжелым, будто просверливающим взглядом. Он не произнес в мою сторону ни слова, но его мимолетный, скользящий взгляд заставлял меня инстинктивно выпрямить спину и отвести глаза. Он пугал меня своей неукротимой, звериной силой, которая чувствовалась даже на расстоянии. Он был полной противоположностью своему легкомысленному сыну.
– Он согласен с нашим браком? – осторожно спросила я.
Женя фыркнул, доедая свой стейк.
– Конечно! Ну, сначала вскипел, мол, «женишься как все нормальные люди, в сорок лет». Но я ему объяснил, что ты не какая-то там… ну, в общем, что из хорошей семьи, умная, красивая. Имя у тебя правильное – Любовь. Для пиара то, что надо. Он у меня прагматик, все просчитал. Понял выгоду.
«Выгоду». От этого слова стало тошно. Я была выгодным активом. Аккуратной, тихой, с хорошей репутацией.
– А где мы будем жить? – спросила я, уже боясь ответа.
– В главном доме, конечно! У папаши там дворец. Я свое гнездо еще не свил, а он настаивает, чтобы мы пожили с ним. Говорит, «присмотрю за вами». Ну, ты не бойся, он целыми днями на работе, почти призрак.
Мысли о жизни под одной крышей с грозным Анатолием Владимировичем заставило меня внутренне сжаться.
После ужина Женя повез меня к себе. Квартира в самом центре, снятая им для наших встреч, была стерильно чиста и похожа на выставочный образец дорогого дизайнерского интерьера: холодный мрамор, хромированный металл, абстрактные картины на стенах, которые ничего не значили. Ни одной личной вещи, кроме пачки виниловых пластинок у огромного проигрывателя.
– Нравится? – обнял он меня сзади, прижав к себе. Его губы коснулись моей шеи, и я почувствовала, как по коже побежали мурашки – не от желания, а от смутной тревоги.
