Огромный самолет вразвалку шел к взлетной полосе. Хэл еще с прошлого раза приметил, что такие махины ходят вразвалку.
– Эй, самолеты не ходят вразвалку. Они катятся.
– Сам ты катишься! У самолета вместо колес – шасси.
– Сам ты шасси! У самолета: шасси, стойка, обтекатель колеса и колесо. Самолет катится – и точка.
– Вразвалку!
Хэл отряхнулся, дернул крепкими ушами. Он ненавидел, когда Внутренний Голос начинал пререкаться по пустякам. И ведь какой занудный! Абсолютно без воображения.
В небе все время появляется что-то особенное: позавчера, например, розовый воздушный шар с корзиной. Корзина была убрана цветами, и Хэл подумал, что шар свадебный. Он качался в стороне от аэропорта и был точь-в-точь – гигантское пирожное. А сегодня пузатая двухэтажная машина со слонами на боку шла вразвалку, потом, будто нехотя, побежала в сторону горизонта и чудом оторвалась от земли. И как эта громадина держится в воздухе?! Бо рассказывал, что внутри у нее не только пассажирские кресла, но еще и спальни. Во дела! Еще Бо говорил, что этот «кашалот» прилетает из одной жаркой страны. Такой жаркой, что Хэл бы там сварился в своей шубе. Да разве это шуба?! Не смешите! Кое-где она настолько вытерлась, что видна голубоватая кожа. Хэл очень старый. Бо по сравнению с ним – юнец. Потому что Бо – обыкновенная собака и ему только девять лет.
– А ты – обыкновенный заяц, – съехидничал Внутренний Голос.
Хэл вздрогнул. Он знал, что родился зайцем. Он и живет как заяц: щиплет траву, боится хищников, линяет. Однако обыкновенная жизнь оказалась слишком мала для него. В первую очередь, она коротка, а Хэл живет очень долго, столько, сколько не жил на Земле ни один из его сородичей. Сейчас под боком гудит аэропорт, небо над головой исчерчено. И Хэл давно уже перестал прижимать уши, сидя в клумбе напротив центрального терминала, когда очередная машина идет на посадку. Пусть себе летит – не ястреб, и ладно.
– Бо тоже живет в аэропорту, – снова прорезался Внутренний Голос.
– Ты меня доконаешь когда-нибудь, – закатил глаза Хэл. – Бо живет в аэропорту девять лет, а я не могу сосчитать свои годы. Помню, каким был этот луг – покрытый до горизонта клевером, холодный от утренней росы, а в небе птицы и бабочки. Никаких самолетов.
Хэл забрался поглубже в новую клумбу на пятачке перед гостиницей. Мимо шуршали колеса, туристы катили разноцветные чемоданы, из ресторана пахло ужином.
– Ну, где ты, Бо? – Дедушка вышел во двор с миской супа.
Бо лежал за садовыми качелями. Он совсем не хотел есть, но дедушке казалось, что пес только о еде и думает.
– Ааауа-иа-ииа, – громко зевнул Бо и постучал хвостом.
Дедушка пристроил миску на нижней ступеньке крыльца и пошел на звук. Бо любил лежать на качелях, а не в колючей траве за ними, но дедушка всегда сгонял его, потому что качели – для детей. Вообще-то никаких детей в округе не было. Да им бы и не понравились линялые подушки на железном каркасе. Дети любят качаться до неба, с ветром в ушах, а садовые качели больше подходят старикам. На памяти Бо лишь однажды во дворе появились два одинаковых мальчика с челками до бровей. У Бо тоже имелась челка до носа. Как хочешь, так и гляди сквозь нее на мир – никто не подстрижет. Мальчиков привезла женщина в красном платье. Бо терпеть не мог красный цвет – у него слезились глаза. Нормальные собаки не различают красный, а Бо вполне мог бы прославиться как обладатель особенного зрения. Так вот, женщина в красном платье плюхнулась тогда на качели и едва не сломала их. А потом кричала, что теперь ее обновка вся в собачьей шерсти. Дедушка чистил платье круглой щеткой с обглоданной деревянной ручкой. Угадайте, кто ее грыз? А вот и нет! Вовсе и не дедушка!
