Земли Звезды – это самая первая моя книга. Я написал её в четырнадцать лет и, хотя редактировать и дополнять пришлось многое, но частичка того четырнадцатилетнего мальчика, который верит в невероятное и хочет отразить в своих книгах огромный мир который его окружает, сохранилась в нынешнем тексте и глядит на читателя сквозь строки своими невинными и радостными глазами. Может быть, первая книга действительно не несёт в себе никакого глубокого смысла и в целом может показаться странной, или даже глупой, но это, пожалуй, самое личное моё произведение и уж точно самое продуманное.
Большое спасибо всем, кто поддерживал меня в дни создания этой истории – всем моим родственникам и друзьям. Отдельную благодарность я хочу выразить человеку, памяти которого я и посвящаю Земли Звезды. Огромное спасибо Николаю Владимировичу Мамуне, выдающемуся астроному, лектору Большого Московского Планетария и самому тактичному человеку из всех, что я когда-либо знал.
Огромное спасибо за пишущую машинку, на которой родилось это произведение. Огромное спасибо за все те знания, что Вы мне подарили. Огромное спасибо за всё. Жаль, что Вы так и не увидели эту книгу.
памяти Н.В. Мамуны
Я сидел на краю какой-то земляной насыпи над обрывом у морского берега и наблюдал за закатом. Надо было переварить случившееся. Что же произошло с нами всеми? Что заставило Его поступить так… бесчеловечно? И что заставило нас ответить едва ли не большей бесчеловечностью? Сзади подошёл Женя. Он сел рядом со мной.
– Что будем делать?– спросил он.
– Видимо, жить,– ответил я.
Он помолчал, а потом прошептал:
– Мне страшно. Почему всё… так?– по его щеке скатилась слеза. Я обнял его:
– Всё хорошо, не плачь. Всё уже хорошо. Он не тронет никого из нас. Он никого не тронет…
– Федя, как мы могли? Что мы наделали?
– Не надо. Мы не могли поступить иначе,– мягко сказал я.
Женя разрыдался. Я смотрел на закат с обрыва. Подо мной было море.
– Завтра будет новый день,– шепнул я, стараясь не показать Жене, что я и сам в отчаянии.
– Я… Я хочу к маме. Как думаешь, как она там? Скучает?
– Глупый, она даже не поймёт, что мы пропали.
Он постепенно успокаивался. Я ласково шепнул:
– Пошли. Нам надо найти место для ночлега.
– Федя, а нам тут долго надо будет оставаться?
– Долго, Женя. Очень долго.
Он снова всхлипнул. Я встал и изрёк внезапно, даже для самого себя:
– Мир – это череда изображений, сменяющихся с частотой биения сердца.
В нашей ситуации было уместно философствовать. Для этого было много поводов и удобных моментов. Впереди была наша первая ночь вне родного времени.
Я видел чудовищ, я видел страданья, я видел садиста с отвратительными пыточными орудиями, который медленно резал мою плоть и улыбался.
Сон закончился. Алексей лежал в комнате с белым потолком, белыми стенами с потрескавшейся краской и когда-то стерильно чистым, а ныне смятым и нестиранным бельём на жёсткой кровати. Хотя, кроватью это сложно назвать. Скорее кушетка. Определённо, кушетка.
Полустерильное помещение с кушеткой. Лёша вздохнул и снова закрыл глаза. В его голове возникли очевидные вопросы: почему он не помнит, как оказался в больнице, и, насколько срочно нужно было туда ложиться, раз пришлось выбрать такую больницу? Сосредоточившись, парень попытался понять, что он вообще помнит. Воспоминания сохранились лишь частично.
Лёша пошёл по стандартной схеме. Год сейчас какой? Две тысячи семнадцатый. Хорошо. Дальше. Имя-фамилия. Алексей Загревский. Тоже пойдёт. Дальше. Двадцать один год. Учится где? А действительно, где? А, правильно, на заочном отделении в РУДН. Филология со специальностью «журналистика». Живёт один. Значит, где-то работает. Да, точно. Фрилансовые заказы на бирже копирайтинга плюс должность постоянного корреспондента в бульварной газетёнке с мистическим уклоном. Жить можно.
