Многие же будут первые последними, и последние, первыми.
Евангелие от Матфея, гл. 19, ст. 30
Евангелие от Марка, гл. 10, ст. 31.
Белая полоса инверсионного следа глайдера (аппарат расы драуни, для перемещения в атмосфере) ударом кривого янычарского ятагана располосовала пронзительную синеву марсианского неба на две неравные половины. С востока надвигался грозовой фронт – серые мрачные облака обещали непогоду и дождь – невиданное десятки миллионов лет на Марса явление, но после Преобразования, обыденное. Глайдер тормозил и стремительно снижался над плескавшемся в древнем метеоритном кратере озерцу, по воде стремительно неслось белоснежное отражение машины.
Над песчаным берегом машина застыла. Воздушные струи с могучим грохотом ударили вниз, подняв красно-коричневую пелену пыли и песка, почти скрывшую глайдер от чужих глаз, плавно опустилась. Через десяток-второй секунд ветер унес пелену к озеру.
Люк бесшумно открылся, на песок всех оттенков красного спрыгнула совсем молодая женщина – драуни по имени Аридэль, на лице миниатюрная маска респиратора – давление на поверхности и температура вполне приемлемое, но в атмосфере – только следы кислорода. В белоснежной юбке, в легкой ветровке такого же цвета – этот цвет был у драуни символом скорби. Лицо, необыкновенно красивое и правильных очертаний, смотрелось, как идеал совершенства: тонкие черты сумрачного лица с белоснежной, мраморной кожей, она казалось немного скуластой, скорее всего из-за больших, по лисьему вытянутых янтарных глаз. И внешность абсолютно не портили торчащие из собранных в косы ярко-рыжих волос остроконечные «звериные» ушки. Налетел теплый ветер, растрепал прическу. Здесь, на экваторе планеты, дневная температура летом колебалась около 30 градусов Цельсия, а от колоссальных полярных ледников планеты остались жалкие огрызки.
Извечным женским жестом Аридэль откинула непослушную рыжую прядь, прищуренные глаза устало пробежались по окрестностям.
Зеленоватые волны, набегая на берег, с тихим шелестом сбрасывали на песок клочья белоснежной пены.
Равнину густо покрывали холмы и целые поля валунов, покрытых зеленым налетом – следами всепобеждающей жизни. Между ними вилась узкая, хорошо утоптанная тропинка. Множество расселин, в которых притаились чернильные тени, трещин с крутыми скальными склонами и, конечно, кратеры. Большие и маленькие.
Но именно эта «необузданность», дикая первозданность и суровость окружающего мира как раз и привлекали.
Аридэль никому не призналась бы, что полюбила планету. Необходимо просто разглядеть суровую красоту здешних краев, тем более что Марс навсегда изменился. Планета ожила.
– Ванечка, Сауриэль, – произнесла с едва уловимым, странным акцентом, слова сквозь маску звучали немного глуховато, – выходим!
Протянула алебастрового цвета руки внутрь глайдера, где сидели дети в таких же респираторах, как мать. Мальчик, лет пяти, худенький и высокий для своего возраста, с вытянутыми лисьими глазами, как у матери и, красивая девочка немного помладше, с острыми ушками, но не с такой белоснежной до ненатуральности кожей, как у Аридэль. Подхватила под мышки одного за другим и поставила на песок.
– Мамочка, – произнес немного глуховато мальчик, в подсиненных миндалинах горячих глаз заметна не детская серьезность, – а идти далеко?
Девочка вопросительно посмотрела на брата, потом в печальное лицо матери, но вопреки обыкновению промолчала. Она росла шумной и азартной и рада бы порезвиться, но только не здесь и не сейчас.
– Нет Ванечка, – покачала головой Аридэль и махнула рукой в сторону ближайшего холма, – минут пять всего. Пойдемте, пойдемте дети.
