Пурга за окном кружила снежные хлопья и припорашивала следы на недавно протоптанных дорожках. Из открытой форточки дул холодный сквозняк. Ларион Александрович Теккин поежился от влетевшей ему за шиворот струи морозного воздуха, но форточку закрывать не стал. Вопрос, который обсуждали вот уже второй час подряд, был такой, что всех присутствующих невольно бросало в жар. Поэтому глоток кислорода с улицы был как нельзя кстати.
У Лариона Александровича еще с утра появилось нехорошее предчувствие, как будто вот-вот должна случиться какая-то неприятность. И точно – шестое чувство не обмануло. Только-только он встретил гостей, вдохнул соблазнительные ароматы, исходящие от селедки под шубой, и устроился за новогодним столом, чтобы посмотреть традиционный «Голубой огонек», как вдруг из кабинета раздалось неприятное дребезжание красного телефонного аппарата.
Всего у Теккина в квартире стояли три телефона. Один белый, с красивым мелодичным звонком, – он давал его номер родственникам и друзьям; второй черный, с громкой энергичной трелью, – по нему звонили с работы, из Особого конструкторского бюро; а третий был красный, с мерзким назойливым трещанием, – по этому телефону звонили… В таких случаях Ларион Александрович многозначительно закатывал глаза, и сразу становилось понятно, откуда ему звонили по красному телефону.
Ларион Александрович нехотя оторвался от свежего оливье, прошел к трезвонившему аппарату и посмотрел на него взглядом, полным классовой ненависти.
– Теккин слушает. Добрый вечер. Вас тоже. Передам. Прямо сейчас? А до завтра… Вот как? Вас понял. Собираюсь. До свидания.
Тяжело вздохнув, он направился в гардеробную одеваться. Водружая себя в темно-синий костюм, в котором обычно ездил на работу, Ларион Александрович смиренно выслушал отповедь жены, затем поправил в зеркале галстук, вернулся в кабинет, взял трубку черного телефона, набрал на нем короткий номер и, услышав приветствие, не здороваясь, проговорил:
– Собирай всех наших. Да, срочно. Знаю, что тридцать первое. Только что звонили по красному. Код «один». Думаешь, мне рассказали? Может, им приспичило встретить Новый год на Луне. Скоро узнаем. Попрощаюсь с гостями – и в машину. Буду через час. Пока.
Потом Теккин грустил в присланной за ним «Чайке», глядел на красивую зимнюю Москву с елочными базарами и нарядными гастрономами, с развешанными на витринах бумажными гирляндами, завидовал спешащим по домам прохожим и думал, что надо было все-таки уезжать в санаторий. Оттуда бы его тоже выдернули, но там он успел бы, по меньшей мере, досмотреть праздничный концерт.
Приехав в бюро, Ларион Александрович сразу поднялся в комнату для совещаний. Кажется, предстоял серьезный разговор: тут уже собрались все руководители советской космической программы во главе с членом Политбюро Центрального комитета Партии товарищем Сноковым – высоким тощим человеком с серой кожей и сухими неприятными чертами лица. Товарищ Сноков отвечал в Партии за идеологию, но влияние его распространялось гораздо шире, чем официальные полномочия. Многие за глаза именовали Снокова «серым кардиналом», что, наверное, было недалеко от истины.
– Товарищи. – Открывая совещание Сноков медленно оглядел собравшихся за длинным столом представителей профильных министерств и ведомств. – Прежде чем я посвящу вас в детали, хочу предупредить: все, что мы здесь сейчас будем обсуждать, абсолютно секретно. Вопрос чрезвычайной политической важности. Поэтому призываю вас к партийной дисциплине.
Лариону Александровичу стало не по себе. Ему показалось, что дело будет касаться не только и не столько космоса. Почему-то сразу захотелось уйти на больничный: Теккин не любил, когда в его работу вмешивалась политика, и всячески старался этого избегать. Предчувствия не обманули и на этот раз, хотя такого поворота он не мог бы предположить даже в самых смелых фантазиях.
