Истинная трепетная любовь рождается не от встречи двух сияющих влюбленных глаз, а от мелодичного перезвона двух сердец, звучащих в унисон.
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку —
Безумец! – лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала – я тебя не знал!
М.Ю. Лермонтов
Санкт-Петербург, Васильевский остров
1824 год, Ноябрь, 7, утро
Кутаясь в теплый подбитый мехом редингот, Ирина вышла на улицу, миновав церковную ограду. Пронизывающий ветер тут же подхватил юбку ее дорогого темного платья, и девушка сильнее запахнула ворот.
Уже рассвело, но ледяные лучи осеннего солнца почти не грели, освещая ближайшие здания проспекта. Отстояв всю раннюю литургию, Ирина немного устала, потому намеревалась как можно скорее вернуться домой. Моросил неприятный ледяной дождик, а сильные порывы ветра пытались сорвать с нее шляпку. Через противную морось девушка пыталась рассмотреть ближайшие экипажи, желая отыскать свой, и осторожно перешагивала многочисленные лужи, быстро образующиеся на мостовой.
Раздался очередной залп пушек с бастионов Петропавловской крепости, и Ирина вздрогнула, предполагая, что опять в гавани Невы разбушевался шторм, раз пушечные залпы извещали об опасности. Озираясь по сторонам, Ирина наконец увидела карету с фамильным гербом Трубецких, которая подъехала к ней. Кучер спрыгнул с облучка и раскрыл перед девушкой дверцу:
– Садитесь скорее, барышня, – поклонился Игнатий. – Ветер-то какой дрянной, все срывает.
Ощущая, что за несколько минут ходьбы по мостовой она продрогла от пронизывающего ветра и намочила свои легкие ботиночки, Ирина быстро запрыгнула на подножку кареты и велела кучеру:
– Гони побыстрее, голубчик!
Закрыв дверцу, кучер проворно забрался на козлы и начал стегать лошадь.
Плюхнувшись на бархатное сиденье, девушка сунула ручки в небольшую вязаную муфточку и, откинувшись на спинку, чуть прикрыла глаза. Здесь, в карете, было гораздо теплее, чем на промозглой ледяной улице. Северная столица Российской империи славилась своим влажным суровым климатом, и бешеные ветра и влажность были обычными в это время года.
Карета покатила по мостовой, неприятно заскрипев колесами.
Ветер начал завывать в щели окна, а Ирина решила немного подремать до дома, чувствуя усталость. Встала она сегодня очень рано, чтобы успеть на службу в Андреевский собор. Этот храм на Васильевском острове когда-то давно посещала ее покойная матушка, и ее духовник, отец Иоанн, теперь был духовником Ирины. Именно поэтому каждую неделю Ирина исправно посещала этот храм. Когда она стояла на службе там, ей казалось, что дух матушки находится рядом, и она чувствует его. Ирина совсем не помнила покойную Анну Ивановну, ведь та умерла при родах, давая ей жизнь, потому девушке было отрадно говорить о ней с духовником, он часто вспоминал о доброте и милосердии покойной госпожи Трубецкой.
Путь до особняка Трубецких на Фонтанке предстоял получасовой, и Ирина даже немного задремала.
Она проснулась от резкого толчка, когда карета вдруг остановилась. Открыв глаза, девушка быстро выглянула в окно и нахмурилась. Они не проехали и половины пути, хотя, по ее подсчетам, должны были уже находиться около дома.
– Что случилось, Игнатий? – окликнула она кучера, открывая дверцу, и тут же вскрикнула.
Воды на мостовой было выше колена, и она бурлила под колесами кареты, вот-вот грозя залиться внутрь экипажа. Окинув взором вокруг, Ирина отметила, что вода заполонила всю улицу, разливаясь грязными волнами до самых домов.
