Желтеющая книга

Pink blonde

Под лёгким тальком лепестки,

под светло-розовой вуалью

теплы так взгляда огоньки.

О, славно-ласковая мальва!

Ты – дивно-радостный бутон,

что ароматом ясно веет

среди влюблённейших времён!

И взор голубенький сереет.

Миндальный майский полуцвет

цветёт пьяняще, благодарно.

Его могу вселицезреть,

хотя сентябрь светозарный.

Ты, как фонарик средь листвы,

что освещает целый город!

Среди дерев, кустов, травы

ты предстаёшь великой Флорой!

И эта Флора – пик богинь -

в обличьи сакуры до лета,

имея добро-чистый чин,

живёт и будет жить в поэте!

Просвириной Маше

Споры о сталинизме

Народ, как базарная свора,

как сборище рынка, лотков,

какие вождь с плетью, укором

скрепляет стальным кулаком.

Он смотрит за ними сурово,

грозя им всем трубкой, лозой,

и ставит владельческий норов

превыше числа, голосов.

Не дай Бог пастух заболеет,

умрёт иль предастся слезам,

отары все хлынут, чуть блея,

навстречу лугам и волкам.

Все судьбы овец не для рая.

Упитан чабан среди гор,

за чьим одиноким сараем

кровавый пенёк и топор…

Арену Ананяну

Исполнивший роль

Минувшая буря: обломы деревьев,

прохлада, залитый бедой городок,

на небе свинца молодые отрепья,

намочены улицы, каждый ходок,

бельё у забора, промозглые веси,

порыв несказанный почти уже сник…

Тут будто шаманили ведьмы и бесы,

стараясь разрушить былое до них.

Сырые листочки налипли повсюду

и колется в бок освежёванный сук,

а парочка веток спасли, будто чудо,

от грязи кисельной, пинающих мук.

Железная боль и помятые спицы.

Увял мой смолистый огромный бутон.

Дарую природе, окрестным границам

побитый, но гордый, блестящий поклон.

Согнутая ручка, а в куполе дыры.

Тут лужи и мусор, листва на мостах.

Хозяин мой сух и с семьёю в квартире,

а я вот разломанным брошен в кустах…

Разбуженный

Приятная ночь, сновиденья.

Мелодии шорохов трав.

Минуты, часы примиренья.

У хаоса нет уже прав.

Все выдохлись. День нагонялись.

Нет ссор, и тишайший бардак.

И к космосу все приравнялись -

такой же покой, полумрак.

И бриз одурманенно веет.

Во тьме лишь одно божество -

ведь все пред туманным Морфеем

склонились, блюдя торжество.

Почти что беззвучье, безделье.

Жив звёздно-бесптичий полёт.

Но всё пробудится от зелья.

Уже предрассветье грядёт.

Чернильность под жжёным поднебьем.

Все спят: и живой, и мертвец.

Но скоро такому волшебью

наступит законный конец.

Медвежусь в бетонной берлоге

и нежусь спокойно, как клад.

Но вдруг за стеной, на востоке,

лиса, волк бухтят и шуршат…

Кровожеланность

Одни оглушают и грустно взирают,

несмело заносят оружье над жертвой,

и глаз убиенных, что вдруг засыпают,

не могут забыть до последних от первых.

А есть палачи, что без слёз и с размаха,

срубают им головы, актом смакуя.

А третьи ждут долго их смерти до плахи,

другие же – рыб потрошат наживую…

Бывают иные, кто слаб и не может

забрать жизнь, что выдана им единично

тем, кем-то всевышним, с названием "Боже".

Тот ест лишь в гостях и в кафе за наличность.

Рыбёшки, животные, птицы, моллюски

умрут от ножей то замедленно, быстро.

На блюдах японских, французских иль русских.

Все люди хотят роли Бога, убийства…

Черепки – 16

Будто бы громы и кличи,

колокол средь этажей,

лучше будильников зычных

крики дурных алкашей.

***

Коварно-свободная львица

со львами и тиграми спит,

порою с бизоном, тигрицей -

ведёт полигамнейший быт.

***

Терзаясь вниз идти иль вверх,

стою на лестничной развилке.

Подъезд – Тартар и рай для всех.

Тяжёлый выбор. Миг заминки.

***

Бутон в причинном месте

на платье из цветов…

Ох, опылить бы честно

его в тени кустов!

***

Душа – осенний помидор,

что вытек семечками в поле,

что не нашёл хозяйский взор,

и принял гнилистую долю.

***

Осенняя тишь и сиянье созвездий.

И спать бы поэту, вникая в уют…

Но слёзы алкашки внизу (у подъезда)

тоскою, надрывом мне спать не дают…

***

Как поливать пустую грядку,