Изящная минутная стрелка преодолела последний барьер, отделявший ее от отметки «двенадцать». Раздалось уже ставшее привычным едва уловимое поскрипывание. Когда мы увидели эти часы на ярмарке, Дамиан отнесся к ним как к дурацкой детской игрушке. Я же, напротив, пришла от них в восторг, и муж, не задумываясь, выложил за них двадцать серебряных монет, с единственным условием, что в спальне у нас они висеть не будут. Прошла уже неделя, а я до сих пор с умилением смотрела, как над крупным циферблатом открывается маленькое окошко, из него выезжает прикрепленная к длинной деревянной дощечке кукушка, дергается, пока часы издают звуки, подражающие кукованию, и заезжает обратно в свой домик. Створки закрываются, чтобы снова открыться только через час. Порой я даже ловила себя на том, что лишний раз хочу зайти в маленькую гостиную, располагавшуюся в наших с мужем покоях, чтобы понаблюдать за тем, как птичка покинет свой укромный уголок.
Одиннадцать часов. Времени осталось совсем немного. Я прошла к выходу. По дороге ненадолго остановилась у зеркала, окинула взглядом свое отражение, поправила загнувшийся высокий воротник и слегка взъерошила короткие волосы, придавая объемной прическе форму, а затем вышла в коридор.
– Виконт у себя в кабинете? – спросила я у дворецкого.
– Именно так, госпожа.
Я кивнула. Стало быть, менять направление не нужно. Я и рассчитывала найти его именно там.
– Дамиан! – окликнула мужа я, постучав в закрытую дверь. – К тебе можно?
– Конечно. Заходи! – послышалось изнутри.
Я открыла дверь и вошла. Дамиан сидел за письменным столом и как раз обмакивал в чернильницу гусиное перо. Перед ним лежал листок бумаги, наполовину исписанный аккуратным почерком. В комнате вообще все было аккуратно и на своих местах. Книги на полке стоят корешок к корешку, от высоких к низким. Документы и письма на столе сложены в стопки в соответствии со сферой, к которой относятся, и степенью важности. Я точно знаю, что и в ящиках стола все содержится в абсолютном порядке: и запасные перья, и листы чистой бумаги, и более старые конверты, и счета. У меня такого порядка никогда не бывает. Мне достаточно просидеть в комнате совсем недолго, чтобы там начали появляться первые приметы мелкомасштабного хаоса. Впрочем, с моей точки зрения, это не хаос, а просто признаки жизни.
– Дамиан, ты помнишь, что через час – торжественное открытие госпиталя? – подчеркнуто энергично осведомилась я.
Он поднял на меня удивленный взгляд.
– Кажется, припоминаю. А какое это имеет значение?
Я фыркнула.
– Такое, что ты должен там присутствовать, – пояснила очевидное я, подходя поближе.
– Должен? – изогнул бровь Дамиан. – Напомни-ка, кому это я успел так задолжать?
Он чуть-чуть откинул голову назад. Так хорошо знакомое движение. Мне вообще все в его облике хорошо знакомо. Мы женаты меньше года, но за это время я успела прекрасно его изучить. И эту интонацию, бесстрастную и в то же время таящую в себе легкую смешинку. И взгляд, вроде бы строгий, такой, что не подступишься, но в моем присутствии смягчающийся. Да и глаза – синие. Смеются, и с этим ничего не поделаешь, сколько ни изображай неприступность. И две морщинки на лбу, они никогда не разглаживаются.
Дамиан, черноволосый, с бледным лицом, показался мне мрачным, жестким и пугающим, когда около года тому назад я впервые пересекла порог этого дома. Неопытная семнадцатилетняя девушка, приехавшая сюда прямо из религиозного пансиона, в котором мне пришлось провести последние несколько лет. Отец отправил меня туда сразу после смерти моей матери. И он же распорядился в своем завещании, что я должна выйти замуж за виконта Дамиана Телбриджа. Понятное дело, я не пришла от такого известия в восторг, хоть и была рада покинуть стены пансиона, в котором мне приходилось совсем несладко. Дамиан тоже вовсе не горел желанием жениться. Но мой отец в свое время спас ему жизнь, вытащив из тюрьмы, и Дамиан остался ему должен, поэтому не смог проигнорировать волю умершего.
