«Душа – Божья, тело – государево, спина – барская»
Старинная русская пословица
– Александр, я отнюдь не собираюсь слушать тебя! Это решение моё и твоего покойного отца, можно сказать, его последнее желание! Так что, будь добр, повинуйся! – строго говорила дородная седовласая женщина, сидевшая за массивным письменным столом красного дерева.
Перед ней, чуть наклонившись вперёд и упираясь пальцами правой руки в столешницу, стоял высокий стройный юноша, выражение лица которого являлось зеркальным отражением лица этой дамы, что позволяло предположить в них мать и сына.
– Матушка, я не хочу жениться! В конце концов, это моя жизнь и я вправе решать…
– У меня более нет времени внимать твоим досужим рассуждениям! – властно прервала его мать. – Это покойный Андрей Александрович, царствие ему небесное, виноват, избаловал тебя, вечно всё разрешал: то ты туннель копал под рекой, то уродов со всех деревень насобирал для кунцкамеры, то телескоп от немцев выписывал… Хватит, сын, пора остепениться, не малой уже! У батюшки твоего в твои-то годы уж сынок был! А я, друг мой сердечный, не молода, хочу успеть и внуков понянчить. Так-то вот, Саша, поди успокойся да не гневи меня боле! – брови женщины нахмурились, ладонь тяжело опустилась на стол.
Юноша, открывший было рот, чтобы опять привести какие-то пришедшие ему на ум доводы против материного решения, резко повернулся и пулей вылетел из кабинета. У матери разошлись строго сдвинутые брови, серые глаза заискрились ласковой усмешкой.
– Ах, Сашенька, сыночек, как трудно быть с тобой строгой, – прошептала она. – Но надо, дружочек мой, надо, хватит голубей гонять, пора и делом заняться: мать-то не вечна…
Елизавета Владимировна Зарецкая, вдова генерал-аншефа Андрея Александровича Зарецкого, утёрла вышитым кружевным платочком набежавшую в уголок глаза слезу и придвинула к себе стопку бумаг. После кончины возлюбленного супруга все дела по управлению родовым поместьем легли на её плечи, а годков-то ей было уже немало: за шестьдесят; тяжелёхонько женщине в такие годы руководить и надзирать, ей бы самое время с внуками играть да сказки им читать…
Но так уж получилось, что два старших сына, опора и гордость отца и матери, погибли во время пугачёвского восстания, обороняя Оренбург от взбунтовавшихся крестьян. И Георгий, и Николай, два красавца и умницы, пошли по стопам отца, выбрав непростой путь военных, и получили назначение в Оренбург аккурат в месяц начала бунта. Елизавета Владимировна и Андрей Александрович жили от весточки к весточке, пока не получили с нарочным сообщение о том, что их сыновья были взяты повстанцами в плен и после отказа перейти на сторону Пугачёва повешены тут же, без суда и промедления.
Горе родителей, потерявших сразу обоих детей, невозможно выразить обычными словами: они все кажутся недостаточными, чтобы описать бездну отчаяния, разверзшуюся перед ними. Они вопрошали себя, с чем подошли к концу жизни, – и не находили ответа.
И Елизавета Владимировна, и Андрей Александрович были глубоко верующими людьми, поэтому у них не возникло ни малейшей мысли, дабы усомниться в промысле Божьем, но в глубине души каждый из них потихоньку роптал, упрекая себя в том, что не проявил осмотрительность и дальновидность, когда сыновья стояли на жизненном распутье.
Они почувствовали себя осиротевшими и с новой силой потянулись друг к другу, и Бог вознаградил их за смирение: через некоторое время после гибели Георгия и Николая сорокадвухлетняя Елизавета Владимировна с изумлением обнаружила, что понесла. Муж её, будучи старше на двенадцать лет, долго не мог поверить в чудо и пытался носить жену на руках, что она ему категорически запрещала по причине его уже весьма немолодого возраста…
