Кроуживом назывались первые опыты плетения заморской диковины из серебряных и золотых нитей. В Италии да Бельгии рукодельные проворки по-другому величались: верхушка ли зубчики, а у нас – кроуживо, да и занятие в основном мужское было. Но и правда, что позже девушки крепостные облюбовали забаву, придумали из льняных ниток круживо заплесть, а ниточки сканные – по две или три свитые – на коклюшки наматывать, проворней круживо получалось, вернее дело шло. Скрути, сплети, ш-ш-ши-кок-ш-ш-ши-скок… Ой, то не вечер, да не вечер…. ш-ш-ши-ток-ш-ш-ши-ток… Бывало по вечерам стук коклюшек раздавался из всех домов!
Но в любом кружеве самое главное сколк – рисунок, по которому вывязывают мастерицы плетешки, узелки, да решеточки. Сколки рисовались на бересте, а если на бумаге, то укреплялись тканью, проклеивались; хранились и передавались по наследству, потому как редкое это было умение – правильно сколк нарисовать, вот и хранили его рядом с иконами.
Прижилось на русской земле плетение кружев на коклюшках. Пословицы появились – скор русский язык на новое, в самый корень смотрит, а своё изобретать не забывает: не плети коклюшки, мол, говори прямо, без обиняков. Или вот еще ядрёная сметка: подпустить коклюшку – обмануть, хитрость придумать!
Да только всё больше жизнь коклюшки подпускает, такие кружева по своим сколкам, только ей известным, мастерит, что дух занимается. А какое кружево получится: застывшая музыка узелков в вихре переплетений или рваная клочкастая дерюжка, зависит только от тебя, сумеешь ли передать свой сколк да круживо по наследству?
Ш-ш-ши-скок-ш-ш-ши-стук…
В деревне Каравули мало чего внове случалось, пока она дикой, да языческой была.
Стояла та деревенька в непроходимых лесах, в окружении болот; жителям только и радости было, что речка Каравуля, которая прозрачным рукавом тянулась, аж до самого неба.
Оттуда, из-под неба к деревне приплывали весной, по большой воде ушкуи в белых парусах, и покрывались тогда волны синей реки незнакомым говором, веселыми криками каравульских девок, которые то и дело сигали в лодки-ушкуйки к славным ушкуям, осыпали их цветами да травами, а потом заманивали гостей в дома сладкой медовухой.
Своих-то мужиков мало было: их еще смолоду съедали дикие края. Вот и радовались молодухи новым гостям.
– Каравули2! Каравули! – кричали девки, убегая, рассыпаясь по лесу. Не догонишь.
– И что они всё хохочут, как ненормальные, – думал Могута, пока маленький был.
Когда ушкуи стояли у берега, Могута обычно сидел в холодной избе среди болота, туда его бабушка припрятывала от лихих заезжих гостей: боялась, что украдут. Но пришел срок, подрос Могута и ему разрешил отец ушкуи торговые встречать.
Вот однажды приехали с ушкуями в Каравули монахи, начали они местный люд новой верой приманивать. Тут-то всё и началось.
Монахи для начала острог решили сложить, чтобы веру и всех новообращенных от врагов окрест охранять.
В последнее время всё больше разбойники по рекам промышляли, а торговцев и калачом не заманишь в глухие леса. Вот и решили всей Каравулей в новую веру ступать.
Один Могута был против. Заладил – отец не велел, мы, говорит, в Сварога верили и верим, в силу живого огня, ни к чему нам новая вера-то.
А монахи ему – испытай силу веры христовой. Поди-ка, говорят, в лес, в болота, возьми вот крестик, там и узнаешь, в чем его сила настоящая, да вот еще и молитву выучи «Господи, помилуй!» и с тем отправили.
Всей деревней провожали, интересно было: неужто, спасет Могуту крестик, уж больно мал оловянный, а лешие, да кикиморы встречаются порой повыше столетней сосны. Вернется ли? Больше всех горевала Ляда – нареченная Могуты, даже слезинку вытерла, но в плач не пустилась, а пошла, покамест жених не вернется, острог достраивать.
