Дмитрий Николов
Дом вечного джаза
– Я вроде как не совсем пьяный, – Альберт снял очки, протер их об импортный пуловер и вернул на нос с выраженной горбинкой, – но, хоть убей, не понимаю, где мы находимся.
– Не дрейфь, мы от Бродвея совсем недалеко ушли. Погуляем немного да назад выйдем. – Стасик, который от полноты и несходящего румянца всегда казался веселее и беззаботней, чем на самом деле, не слишком уверенно огляделся.
– А ты знаешь, где это самое «назад»? – Тревожный голос Альберта прокатился по пустой питерской улице, на которой была ночь, был поникший старомодный фонарь, не хватало лишь аптеки.
Стасик огляделся, прислушиваясь. Не шуршали, перескакивая с асфальта на мостовую, такси, водители которых всегда были готовы продать загулявшим гражданам из багажника водку или коньяк. Не подвывали «все, что в жизни есть у меня» «Самоцветы» из приоткрытой по случаю летнего вечера форточки. Молчаливые двухэтажные здания в стиле классицизма осыпали с фронтонов старую штукатурку, и, кажется, это был единственный слышимый звук, когда смолкали разгоряченные голоса ребят.
– Саш, ну хоть ты-то его успокой. – Стасик повернулся к задумчиво тянущему в сторонке «самца» товарищу.
Саша молчал, лица его не было видно. Лишь когда он затягивался, алое зарево захватывало часть тонких губ и сильного подбородка. Неспешно докурив, Саша отбросил окурок, откатил повыше горло водолазки, поддетой под клубный пиджак, и выдохнул:
– Как-то быстро похолодало…
Альберт уже шагнул к нему, чтобы завести свою тревожную шарманку, но позади раздались звонкие шлепки кед «два мяча» – вернулся Володя.
– Ничего, – выдохнул гонец, метя брусчатку несуразными клешами. – Ни таксистов, ни таксофонов, ни живой души. Несколько кварталов обежал, не могу обратную дорогу вспомнить, места незнакомые.
– А за что тебе тогда заплачено, проводник хренов?
Альберт взмахнул руками, хотел еще что-то добавить, но захлебнулся неразборчивым ругательством и стал бродить вокруг фонаря, словно боясь окончательно покинуть круг света. Стасик непонимающе водил головой из стороны в сторону. Саша растер зябнущие ладони, откинул прядь некомсомольски-длинных волос, снова подкурил и, лязгнув «зиппой», уверенно зашагал по улице. Все понимали, что он не знает дороги, но не хочет подать виду.
Улица на глазах становилась у́же, с губ товарищей то и дело срывался пар. Дома́ вокруг ветшали, коринфский ордер на фасадах сменился ионическим, а после и вовсе исчез; лишь гнутые сандрики превращали окна в изумленные глаза под вскинутыми бровями. Каждый чувствовал застывший в них немой вопрос: «а вы с какого района, ребят?». Стоявшие вдоль дороги фонари напоминали перегоревшие спички.
Несколько раз Стасик пытался заговорить то в шутку, то всерьез, но его будто никто и не слышал. Саша шел вереди, не оборачиваясь. Следом нетвердо шагал Альберт, сжав губы до синевы, словно пытаясь удержать плещущийся внутри страх. Замыкавший шествие провожатый Володя выглядел абсолютно безучастным.
Прежде прямая улица принялась змеиться, отчего было не понять, кончится она когда-нибудь или нет. А самое неприятное – нельзя было угадать, не выйдет ли кто навстречу из-за следующего поворота. Впрочем, чем уже становилась улица, чем сильнее дул навстречу пронизывающий ветер, тем больше хотелось товарищам встретить хоть кого-нибудь. Даже местных пролетариев. Ничего, Володька им свой – договорится. И деньги не жалко отдать, лишь бы не били да вывели к людям.
