Улица Тевено в квартале Сен-Дени была в конце XVIII столетия такой же, как и теперь: узкой и темной. Враждебные солнцу громады домов почти не пропускали света.
И все-таки Тевено не выглядела совсем уж траурной. В нее впадала улица Де-Порт. А на углу Де-Порт известная своей предприимчивостью особа по имени мадам Журдан открыла гостиницу. Заведение не испытывало недостатка в клиентах. Экипажи следовали вереницей, а в них ехали – в предвкушении удовольствий – и лица светские, и лица, облеченные духовным званием.
Вот карета останавливается… За ней – другая… Пассажиры выходят, неловко раскланиваются друг с другом… О, это не самое удобное место для сановных любезностей… Пикантные сценки подобного рода – истинное удовольствие старого Парижа, где до сих пор витают распутные тени галантного прошлого.
Туда-то в декабре 1779 года переехала только что обвенчанная шестнадцатилетняя графиня Александра де Богарне, урожденная Мария-Жозефина-Роза де Таше де ля Пажери.
Через двадцать пять лет ее коронуют в соборе Парижской Богоматери, и она, уже императрица Франции, будет вслушиваться в восторженный рев солдат и звон колоколов.
Она родилась 23 июля 1763 года на Мартинике от Жозефа Гаспара де Таше де ля Пажери, рыцаря Сен-Лазара, капитана драгун, рыцаря де Сен-Луи, и от Розы-Клер де Верже де Саннуа.
Таше, уроженцы Шатонёф, близ Блуа, поселились на Мартинике в 1726 году, Монгальяр, подтверждая их дворянство, глумится над претензиями на герб. Но в последнем он явно неправ.
Жозеф Гаспар отправился на Мартинику в поисках счастья. Однако счастья не нашел. Правда, он владел двадцатью неграми. Но зато и пассий из местных красавиц у Жозефа Гаспара было не меньше. А значит, были и долги.
Увлечения отца напомнили о себе Жозефине в пору высшей славы. Императрица была вынуждена признать свою сестру-мулатку.
Говорят, Жозеф Гаспар расхаживал не иначе как со шпагой на боку и тростью в руке. О том же, что он делал в перерывах демонстраций собственного благородного происхождения, говорили всякое…
Так или иначе, судьба сыграла с Жозефом Гаспаром злую шутку, уморив прежде, чем он смог поправить дела с помощью дочери-императрицы. Впрочем, он и не пережил бы известия о короновании дочери – умер бы от удивления.
Жозефина (ее звали на креольский манер Эйэттой) росла бесенком. Говорили, что она умеет только петь и танцевать. Впрочем, относительно танцев – большое преувеличение. Жозефина сама признавала это и оправдывалась тем, что у нее был только один учитель, да и тот скверный.
Единогласно признано – в ту пору в Жозефине не было даже намека на бешеную страсть, которой она позже пленит Барраса и захватит Бонапарта.
«Скорее обольстительная, чем хорошенькая», – сказал кто-то о Жозефине. Что же в ней обольщало? Грация, присущая настоящим креолкам, – тягучая, мягкая, раскованная, ленивая плавность движений и, одновременно, порывистость и непредсказуемость.
Всё это как нельзя лучше гармонировало с чудными тропическими пейзажами, подобно тому, как редкое растение оттеняет хрупкую вазу, в которую заключено.
Жозефина – птичка с островов, маленькое существо, легкомысленное, капризное и вечно влюбленное, сотворенное для жарких стран. Природа, как будто обожженная красным солнцем, расцвеченная букетами пальм, исполосованная яркими лучами, раскрашенная тысячами экзотических пернатых, – вот живая рама, подчеркивающая первобытную грацию Жозефины. Мягкий зной, аромат и блеск этой рамы она увезет с собой. Они созданы друг для друга.
Как же на такой, в буквальном смысле слова, благодатной почве не прорасти легенде об островитянке Жозефине, Жозефине-счастливице?
Империя заставит Жозефину пожалеть об этом маленьком далеком счастье, о палисадниках, о верных неграх, которые обмахивают огромными веерами прекрасных беспечных креолок, качая их в гамаках.